Изъян - Алекс Джиллиан
— И часто у вас такое? — наконец выдохнула она.
Мальчик вздрогнул. Щёки слегка порозовели, он торопливо спрятал руки за спину и смущённо улыбнулся.
— Бывает, — пробормотал он, опуская глаза. — Я иногда… залипаю, а Сашка психует.
— А в чем ножницы-то провинились?
— Наверное, подумал, что я воткну их ему в глотку, — небрежно отозвался Илья.
Ева ахнула и округлила глаза. Что-то подсказывало девочке, что ее новый друг не шутил. Она зябко потерла голые руки ладошками и пристально взглянула на Илью.
— Сашка — плохой, злой и противный, а еще он мне страшно завидует, потому что его никто не любит. Поэтому и срывается на всех подряд, как бешеный пес. Скорее бы дядя Тео забрал его к себе. Всем сразу дышать станет легче.
— Как это? — опешила Ева. — Куда забрал?
— Куда надо, а тебе какая разница? — насупившись, грубовато буркнул Илья.
— Никакой, — она отрицательно качнула головой. — А ваши родители разве не будут по нему скучать? Мой папа меня бы точно никакому дяде не отдал.
— Мой папа любит только меня, а Сашкина мама умерла., — . равнодушно пояснил Илья.
— Моя тоже, — тихо отозвалась Ева. — По-моему, это очень грустно. Может, он поэтому и злится. Тебе его совсем не жалко?
— Он бы тебя загрыз, если бы это услышал, — усмехнулся Илья.
Ева вздрогнула и крепче обхватила себя за плечи. Она даже опасливо покосилась на дверь и, убедившись, что та плотно закрыта, снова перевела взгляд на Илью.
— Значит, вы не родные?
— Наверное, — он неловко пожал плечами, стараясь отмахнуться от её вопроса, и уже через секунду снова был тем же Ильёй — живым, энергичным, с искоркой в голосе, а неприятного разговора о старшем брате словно и не было.
— Смотри, сколько красок! — он пнул ногой тюбик, и тот покатился по полу, оставив глянцево-синий след. — Давай выберем цвет для неба. Хочешь голубой, или можно закат нарисовать?
Ева ещё секунду изучала его лицо, пытаясь понять, как ему удалось так легко и быстро переключиться на игривый лад, но Илья улыбался настолько открыто и искренне, что кольнувшую в ее грудь тревогу сдуло, как свечу сквозняком.
Они прорисовали несколько часов, извозились в акварели с головы до ног: пальцы липли от краски, на щеках оставались цветные разводы. И когда в детской уже сгустились сумерки, Ева решительно засобиралась домой.
— Мне пора, — твёрдо сказала она, хотя Илья тянул её за руку и умолял остаться ещё хоть на чуть-чуть.
Его глаза блестели от слёз, голос подавленно дрожал, но девочка была непреклонна. Её не покидало тягостное предчувствие, что отец не просто так до сих пор за ней не пришёл.
Она вышла из комнаты и шагнула в длинный коридор, показавшийся ей бесконечным. Свет из редких ламп был тусклым, и тени клубились по углам, пряча двери и повороты. С каждой новой развилкой особняк словно становился всё больше и больше, растягивался и расползался в стороны, как огромный живой организм.
Зачем вообще нужен такой громадный дом? Жуткий, пустой и темный. Настоящий лабиринт из страшных сказок, которые она запоем читала украдкой от отца. Добрые и светлые ей почему-то совершенно не нравились. Все в них было как-то гладко, предсказуемо и наивно. Добро всегда побеждало зло, а несчастные золушки обязательно находили своих прекрасных и благородных принцев.
Успокаивая себя случайными мыслями, Ева шла всё дальше, сворачивая то направо, то налево, и очень скоро поняла, что окончательно запуталась. Сердце забилось чаще, когда Ева угодила в очередной тупик и буквально уперлась носом в дверь из тёмного дерева. Она собралась было развернуться и пойти в обратную сторону, когда вдруг услышала странные звуки, доносящиеся прямо из-за двери. Сначала она решила, что это ветер воет где-то в шахте вентиляции, но быстро отбросила эту версию. Звуки слишком сильно походили на приглушенное мычание или на чьи-то сдавленные стоны.
Ева подняла руку, чтобы постучать, сжатый кулак уже завис над дверью, но в последний момент её охватило сомнение. Поколебавшись, она осторожно коснулась ладонью полотна и несильно надавила. Дверь неожиданно легко поддалась, бесшумно приоткрылась, образовав узкий зазор, но его оказалось достаточно, чтобы увидеть то, что заставило кровь в ее венах заледенеть.
Ева потрясенно замерла, вцепившись пальцами в косяк. Сердце дернулось и рухнуло в пятки. Глаза расширились, дыхание застряло в горле, а в груди стало тесно и пусто одновременно. Она не могла дать четкую оценку увиденному и не до конца понимала, чему конкретно стала невольным свидетелем, но интуитивно чувствовала, что в комнате происходит что-то неправильное и страшное.
В небольшую щель ей удалось разглядеть лишь высокое изголовье кровати, обтянутое пурпурно-красной кожей, и фрагменты нечётких силуэтов. Всматриваясь в полумрак чужой спальни, она до крови прикусила щеку изнутри и тут же ощутила тошнотворный металлический привкус.
Ева узнала обоих. Не могла не узнать…
Осознание хлынуло лавиной, и её охватил липкий ужас.
А потом её заметили.
Что-то тяжелое упало на пол, скрипнул матрас, на смуглых запястьях натянулись белеющие в темноте белые полоски ткани, привязанные к специальным приспособлениям, торчащим из изголовья кровати.
По телу девочки прошла крупная дрожь, мышцы оцепенели от напряжения. Она хотела отпрянуть, сбежать, сделать шаг назад, но кто-то невидимый словно сжал её плечи и грубо толкнул вперед, заставив шире распахнуть дверь и переступить порог. Ева судорожно сунула руку в карман и достала своё маленькое сокровище, вытянула его вперёд, как защитный оберег, способный изгнать зло.
— Это ваше. Я хотела вернуть…, — пролепетала Ева, распахнутыми глазами глядя на приближающуюся женщину с ярко-алыми губами и длинными светлыми волосами, рассыпавшимися по белым плечам.
Она была красивой и отвратительной, пугающей до трясучки. И ее густо подведенные черным пронзительно-голубые глаза смотрели на девочку с такой бешеной яростью, что у той от страха подкосились колени.
Ева шарахнулась назад, со всей силы приложившись затылком о косяк. В глазах потемнело, в воздухе заплясали белые пятна. Пальцы дрогнули, зеркальце выскользнуло и со звонким грохотом ударилось о ламинат, а потом покатилось, рассыпая по полу мелкие острые осколки, пока не остановилось у стройных ног в красных туфлях на высоченной шпильке. Больше на ней не было ничего.
— Мерзкая воровка! Да как ты посмела? — раздалось совсем близко злобное шипение.
— Я хотела вернуть, — сдавленно повторила Ева. — Прост… — договорить она не успела.
Правую сторону лица обожгла хлесткая пощечина, отозвавшись вспышкой невыносимой боли в висках. Девочка рухнула на пол, прямо в распахнутые объятия тьмы.
Ева
