Пирожки со вкусом преступления - Селия Брук
«Что это?» – подумала Мэри.
В неверном красном свете она увидела, что подлокотник с обратной стороны чем-то испачкан. Решив, что это земля из-под цветов, Мэри постучала деревяшкой о камень, чтобы стряхнуть ее. Но следы остались на месте. Приглядевшись, она поняла, что это пятна, причем давно застывшие. Краска? Мэри поднялась и, покряхтев, с трудом подняла раскорячившуюся посреди двора скамейку. Опасность придала ей сил. Отряхнув коленки и оправившись, Мэри оглянулась на окна дома. Агнес не было видно, но она могла появиться в любой момент. Мэри приладила обратно отлетевший подлокотник – винты на удивление легко легли в пазы, и попыталась найти глазами кота.
– Кис-кис-кис!
Маффин наконец высунул нос из кустов и осторожно вылез наружу. Мэри подхватила его на руки и, оглядываясь, побежала по дорожке к улице. Но, почти достигнув цели, остановилась. Что-то не давало ей покоя. Пятна. Надо вернуться и осмотреть их. Мэри нахмурилась. В любой момент ее обнаружат на территории дома Рафферти, и констебль наверняка сочтет это как минимум незаконным вторжением на частную собственность – или как там это называется? Мэри взялась за кованую дверцу ограды. Маффин на руках завозился и попытался спрыгнуть.
– Сиди спокойно, негодник.
Мэри снова оглянулась. Черт! Она же не сможет спать, если не убедится. Ну вот откуда в ней это упрямство?
Решившись, Мэри поставила кота на дорожку и рванула обратно, на ходу вытаскивая из кармана дождевика фонарик. В спальне Агнес снова зажегся свет. Не обращая на это внимания, Мэри вынула злосчастный подлокотник, перевернула и подсветила интересующие ее пятна. Три пятна, одно из них слегка смазанное, были отчетливо буро-красного цвета. Мэри не сомневалась, что нашла орудие покушения.
Получается, нападавший ударил Рафферти этим подлокотником, выломанным из скамейки, а потом как ни в чем не бывало приделал его обратно.
И экспертам в голову не пришло его осмотреть. Скамейку, наверное, осмотрели, а разбирать мебель на части, естественно, не стали. Даже в голову не пришло.
«Хитро! – подумала Мэри. – Очень хитро, господин преступник!» Она поймала себя на мысли, что почти восхищена злоумышленником. Как там говорил Эммет? Может, случайно? Все это совсем не походило на случайность. Скорее на спланированное преступление, которое преступник по какой-то причине не довел до конца.
Только что со всем этим теперь делать? Куда деть этот чертов подлокотник? Мэри уставилась на деревяшку в своей руке, а потом медленно вложила ее обратно в паз.
– А ну, стойте, где стоите! – раздалось вдруг как гром среди ясного неба. Голос констебля Эббота сложно было не узнать. Мэри так увлеклась осмотром внезапно обнаруженной улики, что почти забыла о нем.
Констебль Эббот считал себя терпеливым человеком – это раз. Компетентным – это два. И любящим свою профессию – это три. Но в этот вечер он почти потерял веру во все свои положительные качества.
Мэттью Эббот как раз сел ужинать после утомительно долгого дня, проведенного в крайне нервозной обстановке. Покушение на Рафферти вызвало определенный резонанс, и начальство требовало от Эббота результатов, а Эбботу пока нечем было похвастаться. Большую часть дня он сидел в прострации, не зная, за что хвататься. Эксперты ничего существенного не нашли на месте преступления. Его подозрения относительно Мэри Даннинг до сих пор ничем не были подкреплены, да и, признаться честно, он и сам уже сильно сомневался в том, что владелица пекарни напала на критика. Головной боли добавляли Бет Армстронг, ежедневно звонившая Эбботу и высказывающая свои аргументы в пользу невиновности подруги, и Флойд Олсен, который донимал констебля журналистскими расследованиями. Олсен печатал в своей газетенке возмутительные, ничем не подкрепленные версии и требовал, чтобы Эббот их отрабатывал. Диккер даже один раз хотел его вытолкать из участка, но Эббот не дал.
– Хочешь, чтобы этот репортеришка и про нас в своем треклятом «Вестнике» написал? – прошипел он, пока Олсен отвлекся на телефонный звонок. – Сиди и улыбайся этому идиоту!
Олсен между тем совсем сошел с ума и заявил, что старая сумасшедшая леди Брайтли могла быть свидетельницей преступления.
– Как ты себе это представляешь? – устало спросил Эббот, когда Олсен выдал ему свою теорию и потребовал, чтобы «старую каргу немедленно допросили по всей строгости». – Притащить сюда леди Брайтли в этой ее коляске? Она же ничего, кроме «страшно», рассказать не сможет. Да и не видела она ничего, старухи спят как медведи зимой.
Но Олсен не успокаивался.
– Есть еще версия о Джорджине Эксли.
– Кто еще такая эта Джорджина Эксли? – вскричал констебль, теряя остатки самообладания. Олсен загадочно улыбнулся. Он был на вершине блаженства.
Этим вечером Эббот пришел домой крайне раздраженным. Филиппа, жена, приготовила на ужин его любимый ростбиф с маринованными овощами и всячески пыталась скрасить ему настроение. Она была очень умной женщиной, которая понимала, что мужу не по силам раскрытие серьезных преступлений и что он оказался в очень сложной для себя ситуации. После нападения на Рафферти каждый день ее драгоценный Мэттью возвращался домой в мрачном настроении, и чем больше времени проходило, тем более мрачным оно было. Пиппа Эббот уже не знала, чем его отвлечь и как помочь. Хуже всего было, когда Эббот начинал размышлять над расследованием вслух. Его суждения были столь беспочвенны и поверхностны, что Пиппа готова была провалиться сквозь землю, но с милой улыбкой слушала мужа, которого очень любила.
– Мэри Даннинг очень подозрительна! И еще эта ее сумасбродная подружка Бет Армстронг! Они вполне могли провернуть это дело вдвоем. Кто знает? Да и Пигги Честер я бы не сбрасывал со счетов. Она писала кулинарные обзоры в Уиллоу-Брук задолго до него, а теперь до нее никому нет дела. Олсен подсказал. Он болван, но иногда в его словах есть здравое зерно.
Пиппа, тайком закатив глаза, слушала мужа вполуха, отвернувшись, чтобы нарезать хлеб. Она знала, что Пигги Честер давно уехала из Уиллоу-Брук, вышла замуж за банкира и в принципе не думала о работе и уж тем более о написании кулинарных рецензий, поскольку занималась воспитанием чрезвычайно беспокойных тройняшек.
Пиппа была, как мы уже сказали, очень умной и любящей женой. Она понимала, когда надо молчать.
Когда Мэттью уже почти доел свой ростбиф и почти успокоился после волнительного дня, позвонила Агнес Рафферти. Пиппа смотрела, как вытягивается недовольное лицо мужа, и внутренне пожелала жене критика объесться пудингом до икоты. Мэттью в последнее время приходилось сложно, и Пиппа мечтала, что скоро все разъяснится естественным путем – Мэтт ничего бы в жизни не распутал. Много лет
