Пирожки со вкусом преступления - Селия Брук
И вот теперь спокойный мир Пиппы Эббот перевернулся, а все знакомые и друзья, казалось, только старались усугубить ситуацию.
– Хорошо, я приеду. Отойдите от окна и закройте его, – сказал Мэттью и помрачнел. Пиппа молча предложила мужу чай.
– Не надо, – поморщился он, – лучше побыстрее с этим покончить.
Пиппа не стала возражать. Она всегда была молчалива. Это была, повторим в сотый раз, очень умная женщина. Эббот же, наскоро накидывая форменную куртку, почувствовал, что уже не может считать себя ни терпеливым, ни компетентным, ни любящим свою профессию.
* * *
– Стойте и поднимите руки так, чтобы я их видел! – Эббот постарался, чтобы его голос прозвучал как можно громче и властнее. Когда еще, в конце концов, ему доведется произнести эту насквозь киношную фразу? Было бы, конечно, куда эпичнее, если бы Мэри Даннинг подняла руки и в каплях льющегося с неба дождя при свете фонарей выхватила бы пистолет. Но у Мэри в руках была только комичная кошачья шлейка, которую Эббот вначале принял за удавку и, надо признать, на секунду испугался. Но потом увидел Маффина, тершегося о ноги хозяйки, и догадался о назначении загадочного предмета.
Мэри нисколько не испугалась грозного констебля, только испытала чувство досады. Но, с другой стороны, о ее находке нужно было сообщить полиции. Это просто так не обсудишь с Бет и Эмметом, слишком уж важна была улика.
– Что вы здесь делаете? – спросил констебль, входя на территорию Рафферти. Мэри на долю секунды задумалась, что ей сказать. Правду? Что пришла, потому что надеялась найти то, что не заметили другие? Нет, дразнить и уж тем более злить глупышку Эббота в ее планы не входило.
– У меня кот сюда забежал, – сказала Мэри, постаравшись, чтобы это высказывание прозвучало как можно более невинно.
– Как это так? Откуда он убежал? – недоуменно спросил констебль.
– Из… рук.
– Вы гуляете с котом?
– Это преступление? Так многие делают. Маффин любит гулять.
– Ах, Маффин любит гулять. – Эббот растянул губы в притворной улыбочке. – Выходит, тот самый Маффин, который является единственным свидетелем того, что вы в ночь нападения на мистера Рафферти спокойно почивали дома в своей кровати.
– Именно, – подтвердила Мэри. Маффин, словно поняв, что речь идет о нем, выступил вперед и важно махнул своим пушистым хвостом, в котором застряли мелкие листья и веточки.
– И надо же было так случиться – во время этой романтичной прогулки под дождем Маффин решил убежать именно во двор Рафферти?
– Клянусь, это чистая случайность. – Мэри была рада, что в сгустившихся августовских сумерках не видно, как она отчаянно покраснела.
– Агнес Рафферти позвонила мне и сказала, что во дворе кто-то разбил керамический горшок.
– Это мой кот, констебль. Он случайно разбил вазу. Я прошу прощения и все компенсирую Агнес. Но послушайте, благодаря этому я кое-что нашла. – Мэри взяла Эббота за рукав и потащила к скамейке.
– Что? Как вы смеете! Отпустите!
– Да посмотрите же! – Мэри выдернула подлокотник из скамейки.
Эббот отпрянул и схватился за кобуру:
– Немедленно положите этот предмет на землю и отойдите на два шага назад.
– Что?
– Или я вынужден буду стрелять!
– ЧТО?
Мэри отбросила выломанный подлокотник на дорожку, едва не угодив им в Маффина, который, зашипев, отпрыгнул.
– Ну, в смысле… – Эббот запаниковал: у него не было оснований стрелять в Мэри, тем более, что он сказал это больше для эффекта, у мужчины с собой был только электрошоковый пистолет.
– В смысле… – промычал он еще раз, проклиная себя за эту нелепую ситуацию.
– Послушайте, констебль. Дайте мне показать вам. Просто поднимите эту чертову палку с земли и осмотрите!
Эббот вытянул вперед руку, словно пытаясь помешать Мэри подойти к нему.
– Отойдите назад.
– Поднимите подлокотник с земли!
– Не командуйте! Вы забываетесь, Мэри Даннинг!
– Да просто поднимите чертов подлокотник! – Мэри перешла на крик, поняв, что Эббот в растерянности. Маффин, услышав ее окрик, шмыгнул в кусты.
Эббот подозрительно посмотрел на белеющую на камнях деревяшку.
– Возьмите ее, там есть следы, – повторила Мэри, уже тише.
Эббот подошел к подлокотнику и поднял его с земли.
– Ну и что?
– Переверните. – Мэри достала из кармана фонарик и, подбежав к констеблю, подсветила ему нужный фрагмент деревяшки.
– Ну и что я должен, по-вашему, здесь увидеть?
– Вот это!
Дрожащий свет фонарика выхватил бурые пятна на белой деревянной поверхности.
– Что это?
– А вы как думаете?
Эббот был туповат, но не окончательно туп.
– Хотите убедить меня, что это кровь?
– А что еще это может быть, констебль?
Эббот забрал у Мэри фонарик и сам осветил отломавшуюся деталь скамейки.
– То есть, по-вашему, это кровь Рафферти?
– Констебль, – терпеливо произнесла Мэри, – по-моему, вы держите в руках то, что должно было стать орудием убийства, а стало орудием неудачного покушения. Только подумайте. Преступник бьет Рафферти по голове и просто пристраивает эту деталь на место. Никто никогда не найдет!
– И зачем вы мне рассказываете это?
– Я просто хочу, чтобы преступление было раскрыто!
Эббот опять повертел в руках тяжелую деревянную деталь.
– В моих глазах это больше походит на признание в нападении, – заявил он наконец.
Надо сказать, Мэттью Эббот не был уверен в том, что говорит. Более того, он со-вер-шен-но не был уверен в том что говорит. Но у него была одна черта характера, которая мешала доброму и по большому счету не совсем пропащему констеблю развиваться и двигаться по карьерной лестнице. Это упрямство, граничащее с идиотизмом. Даже когда он был внутренне убежден в том, что лучше стоит отступить, что-то мешало ему признаться в этом самому себе. И он продолжал настаивать на своем даже там, где ему был гарантирован проигрыш.
Стоя напротив Мэри Даннинг с белой деревянной деталью от садовой скамейки, Мэттью Эббот был убежден, что продолжать с ней перепалку не стоит, но остановиться уже не мог.
– Во-первых, я не уверен, что это кровь…
– Вы же можете заказать экспертизу, – перебила Мэри.
Эббот поднял ладонь, жестом велев ей замолчать:
– Во-вторых, если это кровь, то вы первая и попадаете под подозрение.
– Я? Это почему? – воскликнула Мэри, подняв бровь так высоко, что стала похожа на персонажа мультика.
Эббот и сам не знал почему. Он хотел, чтобы Мэри Даннинг призналась в покушении на критика, и ему ничего не пришлось бы расследовать и доказывать. Дни, прошедшие с момента нападения на Рафферти, убедили его в том,
