Вся наша ложь - Эллен Вон Стейл

– Политика тут ни при чем. В любом случае, его отец самоустранился. Да и какой из него отец, если уж на то пошло.

– Ну, с этим не поспоришь. Вот так бросить сына? После того, как мать умерла от рака…

– Судя по тому, что говорит отец Оливера, он часто выпивал.

Я тут же с тревогой подумала о Сойере: как теперь себя вести рядом с ним? Догадается ли он, что мне все известно? И в то же время я с удовольствием прислушивалась к непринужденной беседе родителей. Между ними царило полное согласие, и у меня словно гора упала с плеч. Я уже научилась ценить эти редкие мгновения.

У меня тоже было свое «особенно после».

Особенно после того, что произошло через несколько дней.

* * *

Сойер сел, в задумчивости глядя на тропинку, ведущую в лес. Хлорированная вода бассейна высветлила его волосы. На шее виднелась полоска загара. Интересно, испытывал ли он ненависть к отцу? И как при всем этом он оставался тем Сойером, которого я знала? Как продолжал жить после того, что произошло в Вайоминге? Неужели ему не хотелось выплеснуть на кого-то свою боль или гнев, хотя бы самую капельку?

Почему он ни словом об этом не обмолвился?

Я смежила веки, впитывая прикосновения последних солнечных лучей. Когда я вновь открыла глаза, Сойер и Марлоу уже встали.

– Пора домой, – сказал он, беря Марлоу за руку. Хотя ей уже было восемь, Сойер по-прежнему относился к ней как к младшей сестре и никогда не ослаблял бдительности.

– Сойер, а на завтрак ты придешь? – спросила Марлоу, глядя на него снизу вверх.

– Возможно. Бабушка Ада любит подольше поспать.

Мы двинулись к проселочной дороге, ведущей обратно в город. Я шла за ними, наблюдая за нашими тенями на высокой траве. Вдруг резкая, оглушительная боль пронзила мне палец. Опустив глаза, я увидела осу – та прожужжала мимо моего левого уха и скрылась. Я даже не вскрикнула. Только застыла на месте и подняла указательный палец. Участок под самым ногтем пульсировал.

– Что случилось? – оглянулся Сойер.

– Кажется, меня ужалили.

– Ужалили?

– Оса.

Марлоу прижала ко рту ладонь.

– Ох, Айла!

Выпустив ее руку, Сойер в несколько прыжков подскочил ко мне и взял меня за палец. А затем недолго думая засунул его себе в рот.

– Что ты делаешь? – Я отдернула руку.

– Высасываю яд. Забыла? – Он ухмыльнулся и сплюнул на землю. – Теперь лучше?

– Нет. Все еще болит. Очень.

Я потрясла рукой, потом сжала пальцы в кулак.

– А ты молодец. Помню, как в Вайоминге одного мальчика ужалили, так он целый час ревел.

– Я тоже вот-вот зареву.

– Нет. Ты крутая.

Когда мы вышли на нашу улицу, уже почти стемнело. На подъездной дорожке возле дома Ады был припаркован красный пикап. Завидев нас, Ада вышла на крыльцо; дверная сетка со стуком захлопнулась у нее за спиной.

Сойер резко остановился.

– Я знаю, чей это пикап, – пробормотал он.

– И чей же? – спросила я, хотя уже знала ответ.

Дверца с водительской стороны распахнулась, и вслед за длинной худощавой ногой из машины появился бородатый мужчина с растрепанными волосами.

– Привет, сынок, – сказал он, сунув одну руку в карман. В другой у него тлела сигарета. Он затянулся и отбросил окурок.

– Лучше подними его, Джереми, – прогремел с крыльца голос Ады. Даже в темноте ее взгляд метал молнии.

Мужчина посмотрел на свои ботинки, затем на нас троих.

– Конечно, Ада.

Однако даже не сделал попытки поднять окурок.

– Привет, сынок, – повторил он, как будто первый раз был не в счет.

Сойер попятился.

– Зачем ты приехал, Джереми? – Ада сделала несколько шагов по подъездной дорожке.

– Стой где стоишь, – приказал Джереми и повернулся к Сойеру: – Скучал по мне, приятель? Подойди и обними своего старика.

Заслоняя Марлоу спиной, Сойер обернулся ко мне:

– Вам лучше уйти.

Я кивнула и взяла Марлоу за руку. На полпути к дому я обернулась: ни Сойер, ни его отец не двинулись с места. Они так и стояли, уставившись друг на друга.

На следующее утро красный пикап исчез. Я не спросила Сойера о том, что произошло. Или о том, кто этот человек. Какой смысл притворяться? Мне было точно известно, кто он и почему Ада так разозлилась.

А Сойер? Что чувствовал он?

* * *

Несколько дней спустя мама пришла домой, выжатая как лимон и бесцветным тоном спросила, что мы хотим на ужин.

Мони подняла глаза от стопки выстиранного белья, которое складывала на кухонном столе.

– Трудный день?

– Не то слово. На работе завал. Начинаем новый проект. Придется завтра выйти из дома пораньше. – Мама потерла виски. – О чем я говорила?

– Все в порядке, я готовить ужин.

– О, хальмони, вы и так уже много на себя взвалили. Я что-нибудь придумаю.

За стол сели через полчаса. Без папы – он опаздывал. Мы с Марлоу долго препирались насчет того, что лучше приготовить на ужин. Я предложила макароны с сыром, а она упорно склоняла нас к хот-догам с горчицей. Увидев макароны и разогретую брокколи в качестве гарнира, Марлоу поджала губы.

Мама, которая хорошо знала этот взгляд, тяжело вздохнула.

– Марлоу, прошу тебя. Не сегодня. У меня и так голова кругом. Пожалуйста. Давай сядем и спокойно поедим.

Марлоу подняла вилку, а затем уронила ее. Бунтарская натура взяла верх.

– Я хотела сосиски в тесте, с соусом из горчицы.

– Что ж, сегодня у нас другое на ужин, – отрезала мама.

Старая песня. Обычно Марлоу сдавалась после уговоров Мони.

Она покрутила вилку, затем тряхнула головой.

– Марлоу, ты уже не маленькая. Тебе восемь, скоро девять. Ради бога, ешь.

Мамины слова были встречены молчанием, которое было хуже открытого протеста.

Мама сжала губы. У нее на лбу выступили красные пятна.

Я внутренне съежилась, когда Марлоу снова взяла вилку, подцепила лапшу и, сунув ее в рот, начала быстро жевать. Ее челюсти двигались с нарочитым старанием, нос неестественно кривился.

– Марлоу!

Она продолжала жевать, все быстрее и быстрее, и наконец выплюнула все содержимое. Исторгнутые макароны полетели на ее тарелку и на стол.

Не припомню, чтобы мама двигалась с такой молниеносной быстротой. Она сгребла пережеванную лапшу и стала заталкивать ее Марлоу в рот.

– Верни все обратно, – мрачно сказала она, затем крикнула: – Верни все как было!

Марлоу отодвинула стул, вытерла рот и улыбнулась маме.

– Иди к себе комнату, – прорычала та.

После того как Марлоу выбежала, мама уставилась в свою тарелку. Подперев висок ладонью, она методично нанизывала макароны на вилку.

Мы доели ужин