Искатель, 2002 №1 - Сергей Кузнецов-Чернов
— Какую-нибудь вещь Егора дайте!
— Вещь? Какую? Зачем?
— Это — его? — Оля сдернула вязаную шапочку.
— Его. А зачем?
Но Ольга уже совала шапочку в нос Алдану.
— Нюхай! — требовала она от пса. — Нюхай!
Бультерьер обиженно отвернул крысиную морду и укоризненно посмотрел умными глазами — разве он мог забыть запах друга? Глупая девчонка, вертихвостка…
— Неужели вы думаете, Оля, что Алдан…
Ах какой взгляд у кобеля, совсем как у старого ветеринара. Ишь какие вы стали все обиженные да осуждающие. Моралисты! И Ольга завопила:
— Ищи, Алдан! Ну! Хозяина своего ищи! Не лупай глазами бессмысленно.
— Надо говорить «след». «След» надо говорить, — причитала мама Егора.
А пес уже тыкался широкой грудью во входную дверь, натянув поводок, конец которого оказался у Оли в руках.
— Открывайте! — приказала она.
Не в силах сопротивляться энергии девочки и собаки, мама Егора открыла.
Если бы Олю через неделю после пробега с Алданом на звенящем поводке попросили рассказать маршрут, которым они неслись через весь город, или, тем паче, обозначить на карте, она не ответила бы ничего вразумительного. Широкие улицы сменялись переулками, неширокие переулки узкими проулками, многоэтажные свечки — двух-трехэтажными особнячками, а особнячки — деревянными домишками с огородами, огороженными кривозубыми изгородями. Словом, город на глазах ветшал, старел и линял, превращаясь в российское захолустье. В один из огородов, заброшенных, запущенных, заросших вкривь и вкось чем попало, влетели они с Алланом, часто пыхтя и отдуваясь. И пес не стал задерживаться в девственном кустарнике из сорняка, а потянул девочку к перекошенной двери в дом. Сел перед нею и нетерпеливо взглянул на Ольгу — открывай, мол. Она потянула на себя кривой прямоугольник гниющей деревянной плиты, и, едва, нещадно визжа, дверь образовала достаточную щель, кобель, возбужденно урча, юркнул внутрь. Оля протиснулась следом, ударившись коленкой. Алдан длинными скачками взлетел вверх по узкой деревянной лестнице, словно его крепко сбитое тело полегчало неимоверно. Лестница упиралась в лаз на чердак. И мощный пес, ни на секунду не задерживаясь в своем стремительном восхождении, а наоборот, набирая поступательно и неумолимо скорость, врубился всем своим, отнюдь не полегчавшим, оказывается, весом в круглый закупоренный лаз. Деревянный щит вылетел, как пробка из бутылки, и пес исчез.
Пришлось лезть в лаз, собирая пыль и паутину, а затем осторожно, ощупью, пробираться через балки полутемного векового чердака к дальнему одинокому окошку, сквозь которое и проникал только острый солнечный луч, на оглушительный лай Алдана.
Егор лежал на куче древнего тряпья, крепко подтянув коленки к животу, уткнув в них лицо и обхватив руками. Неужели он третьи сутки лежит, дыша пылью? А ночью? Бультерьер ткнулся носом в макушку мальчика, но так как Егор не реагировал, пес снова оглушительно гавкнул. Эхо запрыгало по гнилым сводам, сбивая пыль. Окликнув хозяина, Алдан нагнул морду и лизнул руки Егора. Егор поднял голову и открыл глаза. Спросил, ничему не удивляясь:
— Ты зачем пришла? У меня нет больше денег.
Пес лег и заскулил.
— Если хочешь, забери Алдана. Родители за него заплатят любую сумму.
— Ты пришел сюда умирать? — Ольга медленно подходила ближе и ближе. Не существовало в мире ничего больше: ни чердака, ни затхлого густого воздуха, ни страшных гнилых балок — лишь острый, почти материально ощутимый солнечный луч, оканчивающийся неестественно светлым, слепящим пятном, и мальчик, лежащий утробным плотным комком, одной кроссовкой попавший в слепящее солнечное пятно. Не оторвать было глаз от этой яркой кроссовки. — Ты пришел сюда, чтобы умереть. Да? Умереть от любви?
— От любви? — Казалось, Егор был удивлен неожиданным выводом. — Разве от любви умирают?
— Да… Наверно… — Оля опустилась на корточки рядом с яркой кроссовкой, которая притягивала все ее существо.
— В сказках, — сказал Егор и уткнулся лицом в коленки, не обращая никакого внимания на нежный скулеж своего друга. — В глупых сказках для маленьких детей, — добавил он еле слышно, но Оля прекрасно все слышала.
— Я хочу остаться с тобой, — сказала она. — Здесь. — И, сидя уже на корточках, тоже уткнулась в коленки.
Алдан замолчал, положил острую морду на вытянутые лапы. И в плотном пахучем воздухе древнего чердака возник, повиснув, лишь тонкий звон солнечного луча.
Провинциальная история
Заключенные в тюрьмах и на каторгах, да и в наших зонах, прячут деньги в специальную нержавеющую капсулу, а капсулу хранят, пардон, в прямой кишке, отправляя ее туда через анальное отверстие. Факт? Факт. Майор разгрыз черный сухарик — раз. А водку и спирт как в зону проносят? Уму непостижимо. Все в той же прямой кишке. Человека переворачивают вверх ногами (а точнее, задницей), заправляют ему туда — не шарик, нет, шарик не выдержит — презерватив, и в этот эластичный резервуар заливают спиртное. Есть перед этой процедурой, говорят, пациенту строго воспрещается, дабы желудок был пуст. Затем завязывают горловинку так, чтобы нитка шелковая торчала наружу. И идет человек через охрану, неся в собственном желудке не менее двух бутылок водки. Стоит хлопнуть его по животу дружеской ладошкой или, тем паче, кулаком — мгновенная смерть при разрыве резинки. Два. Второй сухарь приказал долго жить, с громким хрустом распадаясь на здоровых зубах Дерябина. Машину покачало на провинциальных колдобинах неасфальтированного двора районной прокуратуры, как корабль при входе в порт на прибрежной волне, что, впрочем, совсем не помешало столичному майору вырулить туда, куда надо, и втиснуться между обшарпанным автобусом и защитного цвета УАЗом, не иначе армейцы жаловали в помощь милиции. Так. Мысль следовало додумать, докумекать. Вот золотоискатели, например. Или алмазо… А? Ведь они, чтобы прикарманить небольшого размера самородок или, скажем, минерал, просто-напросто глотают его, а потом в отхожем месте и, следовательно, в собственном дерьме… Да-а. Это три. Дерябин ловко — привык за двенадцать лет — забросил жженый хлебный кубик в рот. Щелкнул зубами. Ешь поджаристый хлеб, а еще лучше сухарь, говорили в детстве, волков бояться не будешь. Кто говорил? Нянечки, конечно, детдомовские сердобольные старушки-нянечки. Некому больше ему говорить было детские присказки. Вот он и не боится теперь ни волков, ни собак… А собаки-то здесь с какой стати? Ага. С них все и началось в этом слишком уж родном городишке. Надо было брать сенбернара Джоя. Конечно, брать. Вместе с девчонкой. А ты сидел, слюни распустил, раскапустился и хвостом бы вилял, если бы был хвост. Черт! Дерябин захлопнул за собой дверцу автомобиля и опять замер, схватившись правой рукой за безупречный узел галстука. Небо давило. Убогий серый куб здания прокуратуры, предназначенный внушать страх, раздражал. Пыль под ногами бесила. Рыжая девчонка, как неотъемлемая часть
