Берегите весну - Лев Александрович Бураков
— Ну, довольно, — неожиданно оборвал себя Лозовой и опять посмотрел в мерцающую оконную синеву, — время позднее. Пора по домам.
Поднялся, протянул руку.
— Ночевать решил здесь, а? — и пальцем в окно: — Что это, без меня ввели ночные смены? Кто там бродит у мастерских?
Львов подошел к окну. У машин темнела чья-то фигура.
— Представления не имею, бессонница у кого-то, наверное. Идем, агитатор, провожу.
— Проводи. А представление иметь все же, извини, надо бы.
— Это что? Практический вывод из беседы?
— Делай выводы сам, — рассмеялся Лозовой, — мысли, твори и…
— Ясно: наращивай темпы! — весело подхватил Львов. — Понял, возложенные на нас надежды оправдаем с честью!
* * *
Саша не помнила, как очутилась около бывшей летучки. Машина стояла вся в снегу, поднятая на колодках, и даже не верилось, что совсем недавно она бежала по ровной степной дороге, увозя Сашу все дальше и дальше от города, от железной дороги, от дома… Она положила руки на пушистый от инея капот и неожиданно для себя заплакала. Сколько она простояла около летучки, Саша не помнит. Очнулась, когда чья-то рука дотронулась до ее плеча.
— Что так поздно, товарищ механик?
— Так, отдыхаю, — ответила Саша и отвернулась. Львов нагнулся и заглянул ей в лицо. Щеки механика подозрительно блестели. Львов растерянно поправил очки и зачем-то застегнул ворот куртки.
— Идемте, холодно. Замерзнете еще, и мне уже тогда придется отвечать за вас…
Саша не ответила и покорно пошла вслед за инженером. У фонаря Львов, приостановившись, заглянул Саше в лицо:
— Э, механик, — начал он шутливо, но тут же перебил себя. — Такая замечательная ночь, а вы… Хотите стихи?
Он предлагал стихи, как предлагают лекарство. Саша молча кивнула. Они стояли у фонаря в желтом кругу, искрящемся от снежинок так ярко, будто под ногами был не снег, а рассыпанный новогодний «блеск».
Веет осенью.
Тишина.
Я иду под чьими-то окнами,
Не усталая, не одинокая —
Просто я сегодня одна.
Львов читал просто, почти без выражения, но тепло, душевно. Мелодия стихов, так удивительно выразивших Сашино настроение, звучала в сыром снежном воздухе необычно проникновенно и сердечно.
Фонари надо мной зажглись,
Клены желтые звезды сбросили.
Я беру на память об осени
Горьковатый в морщинах лист…
Слегка покачивался фонарь, и в его неярком прыгающем свете Саша увидела, что инженер еще совсем молодой. За стеклами очков темнели мягкие глаза, на свежевыбритых скулах играл серебряный ночной свет. В ответ на ее пристальный взгляд, он улыбнулся как-то по-детски несмело и слегка виновато.
У конторы Львов остановился, закурил. Видимо, спичка обожгла ему пальцы, — инженер резко взмахнул рукой.
— Зайдемте, погреетесь… — вдруг тихо и просто предложил он.
В кабинете еще висел табачный дым. Было тепло, и Саше захотелось так вот, сидя в этом тесном кабинете, уснуть спокойным сном хорошо потрудившегося за день человека.
Львов неожиданно разговорился. Вытащил лист ватмана.
— Вот эскизы одного весьма несложного, но нужного прибора. Сейчас мы для того, чтобы определить, надо ли и что именно надо в тракторе ремонтировать, — вынуждены разбирать его полностью. Попробуйте без разборки определить зазоры в подшипниках двигателя? Нельзя. А вот создать прибор, определяющий износ без разборки, можно…
Саша старалась слушать Львова внимательно. Но глаза слипались. Объяснение действия прибора было куда скучнее, чем только что услышанные стихи. Мысли Саши все время уплывали, сворачивали в сторону. Почему-то ей вспомнились разговоры с Виктором. Тот никогда не говорил с ней о чем-нибудь подобном. Не читал стихов. Не касался Виктор и тем, связанных с ее будущей работой, не говорил он и о своих планах. Сейчас Саше показалось, что Виктор нарочно старался держаться только таких тем, которые, по его мнению, ей могли быть понятны. Он считал ее, наверное, девочкой-школьницей. Занятные истории из своей студенческой жизни, свежие легкие анекдоты, разбор нового фильма… И еще говорили о чем-то бездумном, легком, а потому и быстро ускользавшем, стиравшемся из памяти. Саша невольно сравнивала Виктора со Львовым. Виктор, конечно, симпатичен. Внешне. Он более прост. Ясен. Но немного скучен, как однотонная мелодия. Легкая, простая, определенная, где-то уже не раз слышанная. У Виктора все просто, его сразу видно, а от Львова можно в любую минуту ожидать что-нибудь совсем неожиданное. Мотором ему ранит руку, а он улыбается; затем делает вид, что ничего не случилось. Читает стихи в самое неподходящее время — и сразу от стихов переходит к лекции о каком-то приборе…
— …В масляную систему двигателя мы подключаем наш приборчик. Нагнетаем масло до определенного давления и засекаем время. По тому, сколько времени нужно для того, чтобы масло прошло зазоры, то есть спало давление, можно судить о величине зазора. Ясно, товарищ контролер?
Саша кивнула. Львов говорил, увлекаясь, напористо, съедая окончания слов. Очки его поблескивали. Глаза менялись, то становились темно-голубыми, то стальными, строгими. На высоком лбу краснела полоска от кепки.
— Видите, принцип прибора очень прост, — Львов повернулся к Саше. На него смотрели большие усталые глаза. Эх, сухарь! Не предложил даже раздеться! Скорее о своем приборе. А теперь — поздно. Неудобно.
Саша зябко запахнула пальто, отодвинулась. Львов зашуршал листами, будто искал что-то.
— Тут еще одной чертежной работы на целое бюро, — хмуро бросил он, — и давайте пойдем по домам. Скоро свет погасят. Поздно уже…
В дверях, видимо, решив сгладить свой тон, Львов сказал, щелкнув замком:
— Тоже рационализация: закрывается ключом, а открывается без ключа.
Но шутки почему-то не получилось. И до общежития оба шли молча.
Снег отливал дымчатой голубизной, сочно похрустывал под ногами. Пахло свежестью, какой-то ощутимой на вкус, огуречной свежестью. Саша зачерпнула горсть пушистых снежинок и взяла их в рот. Снежинки таяли на губах, приятно охлаждали. У крыльца она остановилась, протянула руку:
— До завтра. Слышите? Пахнет весной…
Львову не хотелось отпускать ее. Он чуть было не попросил Сашу, чтобы она проводила его. Но жил он на другом конце поселка, далеко, а она устала. Он глубоко вдохнул густой и по-мартовски влажный воздух:
— Да, до завтра.
Чуть задержал ее руку. Повернулся и медленно пошел вдоль сонных старых домиков. Саша постояла немного, вглядываясь в удалявшуюся в синеве фигуру. Ей очень хотелось — пусть обернется. Но когда Львов стал заворачивать за угол и мог увидеть ее, все еще стоявшую на отсыревшем от влажного снега крыльце, Саша рывком открыла дверь и быстро юркнула в коридор.
В комнате
