Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Но какое? — стал соображать Митька. — Иван, Николай, Василий, Петр… — стал он по памяти перечислять знакомые имена.
— Не годится, — сделал Виктор характерный жест рукой, как бы отметая все эти имена в сторону. — Залман ведь с Украины…
— Да-да, я-таки из Закарпатья, — подтвердил тот.
— А что мы имеем украинское? — задал сам себе вопрос Виктор и сам же ответил: — А имеем мы Тараса Бульбу… Нехай Залман отныне бедет Тарасом…
— Крестим! — поднял руку Митька, сжав пальцы в троицу. — Во имя отца и сына… Да, а по батюшке кто он?
— Ты сказал «отца и сына», — подхватил Тихон. — Сына Тараса Бульбы звали Остапом… Вот и будет у нас Тарас Остапович, а?
— А что — я согласен! — сказал Виктор. — Тарас Остапович!.. Ничего!.. А фамилия?… Шевалье — ни в какие ворота… Как звали твоего отца? — обернулся он к Залману.
— Моисеем, — ответил Залман. — Папеньке мой — Моисей Шевалье…
— По фамилии Моисеев! — обрадовался Митька.
— Правильно, — согласился Виктор. — Только не совсем так… Моисеенко!.. Чтобы все было по-украински… А лопотать по-украински можешь?
— Лучше, чем по-русски… Жил среди украинцев! — сообщил Залман и попросил: — Только пусть я буду не Тарасом, а Захаром, как называет мене Власьевна, она очень-таки добрая женщина…
— А почему бы и не Захар? — согласился Виктор. — Среди украинцев Захаров тоже через одного… Ладно, Захар Остапович Моисеенко!.. Пусть будет так!
— Принимай второе крещение! — вновь пошутил Митька.
— Кстати, — продолжал развивать легенду Виктор, — ты — бывший красноармеец, попал в плен и отпущен… Федул, наш нагорновский чудак, утверждает, что украинцев немцы отпускают домой, думают, что они спину гнуть на них станут… Только черта с два у них это получится!.. Не на тех напали!..
— Надо только одежу красноармейскую раздобыть, — почесал лоб Митька. — Хоть бы рваную какую… И еще, — посоветовал он Залману, — шпарь исключительно по-хохлацки, понял?
— Таки буду шпарить!..
В тот же день, не уходя из дома Власьевны, ребята придумали ход, как обвести вокруг пальца старосту: Залман, то есть Захар, — бывший красноармеец, обслуживал на аэродроме кукурузники, где ребята с ним и познакомились. Во время бомбежки аэродрома уже под Лисками, куца перебазировались летчики из нагорновского леса, Захар Моисеенко бежал и благополучно добрался до Нагорного, где и встретил знакомых. Теперь старается попасть на Львовщину, где родился, жил и откуда был призван в армию.
И уже на следующее утро после прощания с Власьевной, которая провожала Залмана-Захарушку как родного сына, со слезами и причитаниями, Митька привел его, в истрепанном красноармейском обмундировании, к бывшему сельсовету, где теперь располагались староста и полицаи. Залмана окружили зеваки. Вышел во двор староста. И в эти минуты как бы случайно появился Виктор. Округлив удивленные глаза и широко раскрыв объятья, он воскликнул:
— Захарка! Елки зеленые! Как ты тут оказался? — схватив за плечи, он крепко тряс его. — А где же ваши кукурузники?
— Там, — кивнул головой Залман, — некоторых разбомбили под Лисками, остальные улетели… А я… — развел он руками.
— Ясно, ты домой настроился…
— А с тобой должен быть наш парнишка? — поинтересовался Свирид Кузьмич. — Как он?
— Кто? Степка ваш? — было Залману рассказано и о Степане, эвакуировавшемся вместе с авиаполком — о нем обязательно должны были спросить или родные, или просто односельчане. — Жив был Степан!.. Может, теперь он уже и не на аэродроме, командир полка майор Криулин Тимофей Семенович обещал послать его в летную школу… Может, Степан теперь уже и там… Хороший паренек!..
Теперь ни у кого не оставалось сомнений в том, что измученный красноармеец — действительно Захар Моисеенко, по существу, дезертир, а таких староста весьма уважал и по просьбе Виктора и Митьки оформил ему соответствующую бумагу, в которой значилось, что владелец документа Захар Остапович Моисеенко, служивший на аэродроме авиационного полка, готовил самолеты к вылетам, а потом дезертировал из Красной армии и теперь возвращается домой на Львовщину. На бумаге все было как следует: и печать, и подпись старосты Огрызкова. И чтобы каким-то образом не проговориться, новоиспеченный Моисеенко поспешил покинуть Нагорное.
— Выбирай по пути села, — посоветовал ему Митька. — У нас тут все перемешано: наше Нагорное москалячье, а Подгорное — хохлацкое… Так ты старайся по хохлацким идти и балакай, то есть говори только по-хохлацки, точнее по-украински… Не так придираться будут…
— Ты, Митя, очень-таки гениальный человек! — обнял Залман Митьку и кулаком вытер набежавшую в глазу слезинку. — Я и сестре так скажу, пусть она поимеет фантазию и нарисует с моих слов про тебя живопись… Еще и Власьевну пусть срисует с моих слов…
Друзья простились, и Залман легко спустился вниз, где, прячась в густых вишневых садах, млело на жаре Подгорное. Впереди был Красноконск, но его Залман, по совету и настоянию своих спасителей, должен был обогнуть, перейти по дощатому мостику Тихоструйку и по незнакомым селам двигаться на запад.
Расставшись с дезертиром Моисеенко, Свирид Кузьмич вспомнил о Гамаре, о своем обещании поселить его в доме Лыкова. Исполнить роль квартирмейстера староста поручил Антону Званцову, который оказался на редкость активным полицаем: теперь в его руках была хотя и небольшая, но все-таки власть, вот только применить ее он пока не мог: не выходило подходящего случая, тем более что бывшего председателя колхоза Конюхова он так и не нашел.
— Ступай к Евдокии Лыковой, посмотри, чтобы в хате было прибрано, чисто и благостно, как в церкви, — Свирид Кузьмич многозначительно усмехнулся. — И чтобы сама Евдокия тоже была в порядке, в ее хате комендант лагеря Гамар жить будет…
— Жаль бабу! — съехидничал Антон.
— Ну ты, жаль!.. Что жалеть?… Там уж нечего жалеть… Поторопись, опереди адъютанта, а то он собирался идти туда сегодня же… Надо, чтобы мы предоставили коменданту квартиру, какое ни есть, однако он все-таки начальство!
— Все сделаю в аккурат! — по-военному отчеканил Антон Свириду Кузьмичу.
Евдокия никак не ожидала такого гостя. Антона она откровенно презирала еще до войны, а теперь в форме полицая видеть его не могла.
— Мне в твою хату нужно, — стал на первую ступеньку крыльца Антон.
— Охотников в мою хату много, — зло усмехнулась Евдокия, — да только не каждого я впущу…
— А я и спрашивать не буду, — в свою очередь злорадно ухмыльнулся полицай. — Як тебе по службе… Староста приказал!
— А ему что надо? Хозяин мне нашелся…
Евдокия не по-доброму взглянула на Антона и, мотнув краем юбки, первой пошла в хату.
— Так ты зачем ко мне?
— Дело есть, Дуся, дело, — сказал Антон, идя следом и разглядывая ее плечи и спину, — ладная ты бабенка, Евдокия!
— Хороша Маша, да не ваша…
— Это как сказать! — полицай придирчиво оглядел
