Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский

Николай Ильинский

Рассвет сменяет тьму

Роман-эпопея

Книга первая

Обагренная кровью

Родимые пятна прошлого

I

Летний день летел на крыльях теплого сухого ветерка. По голубой ниве небес медленно, как бы нехотя, плыли небольшие белобокие кучевые облачка, словно ленивая отара овец, подгоняемая недремлющим пастухом — ярким солнцем. Внизу по полям, по взгоркам, лощинкам вслед за облачками бежали тени. Захар останавливался, оглядывался вокруг и, сняв влажный картуз с головы, вытирал им вспотевшее лицо. Затем снова не спеша брел по пыльной дороге. Такой благодати, которая светом и спокойствием снисходила на него откуда-то сверху, он давно не ощущал. И вдруг Захар кашлянул от внезапности и с глухим, не своим, вырвавшимся из истосковавшейся и исхудавшей груди криком воскликнул: «Господи, ты внял моим молитвам!» После этого, обессиленный, упал на колени на короткую, поржавелую, жесткую, высушенную безжалостным летним зноем траву, окаймлявшую обочины узкого пролеска, стал страстно молиться, кладя широкий крест на плечи и грудь и касаясь лбом колючей растительности. Трава больно кололась, но Захар не ощущал боли и как будто даже радовался ей, словно она не колола, а нежно ласкала его изрезанное глубокими и густыми морщинами, дубленое временем, холодами и жарой лицо.

Десять несказанно изнурительных лет денно и нощно думал он об этой минуте, лелеял, казалось, несбыточную мечту об этой встрече с родной землей, с этим ласковым голубым небом, с этими облаками, с этим солнцем. И теперь, когда из-за серого бугра показались верхушки деревьев, должно быть, приусадебных садов, над которыми возвысился знакомый все такой же цвета неба купол церкви, но уже без креста на самом верху, Захар стал прерывисто шептать: «Отче наш, иже еси на небеси…» У него не было и тени сомнения в том, что именно Господь спас его от неминуемой смерти, которая десять лет, буквально наступая на пятки, ходила за ним, дышала в затылок, глядела в его глаза темными, бездонными глазами винтовочных стволов. Сколько пришлось ему похоронить друзей по несчастью, большей частью не имевших никакой ни перед кем вины, — не пересчитать! А его Бог миловал…

И купол церкви, обдутый ветрами, обмытый дождями и снегами, обшарпанный ногами и руками тех, кто сбрасывал крест, обруганный со всех сторон крепкими матерными словами безбожников, называвших себя для большинства непонятным, но таким загадочным, жутко-чужим, однако очень партийным словом «атеист», словно улыбался Захару, сиял в лучах солнца, как бы приветствуя многострадального путника и воскрешая в его памяти минувшее, тот свалившийся на его плечи непомерной бедой день, когда под окошком избы заурчала трехтонка, из кузова которой выпрыгнули два милиционера с винтовками в руках, больно скрутили за спиной натруженные крестьянской работой руки, затолкнули в кузов и повезли в районный центр Красноконск. Там не было допросов, суда, а только прямиком, без особой задержки, отправили на железнодорожную станцию, по которой он попал на лесоразработки. Это потом Захар узнал, что находится в сибирской тайге, а поначалу даже не сообразил, куда столько томительных дней его везут, как скот, в телячьем вагоне, двери которого во время пути снаружи крепко-накрепко с лязгом запирались на тяжелый металлический замок.

Когда же это произошло? «Век тому назад! — с горечью подумал Захар, поднимаясь с колен, сбивая с них узловатыми пальцами горячую, как пепел, пыль и вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб, на котором оставались грязные неровные разводы. — В тридцать первом году, вот когда это случилось! — прошептал он сухими губами. — В то самое время, будь оно трижды проклято!» Захар и сам не заметил, а если бы и заметил, то не придал бы этому никакого значения, когда в его весьма ограниченном от рождения лексиконе и при не шибко сильной грамотности появилось невесть откуда слово-паразит… Всего три безобидные буковки, но они-то и сыграли с ним злую шутку… Ах, лучше не вспоминать! Но как можно забыть такое!

Колхоз готовился отметить свое второе рождение. Первый под названием «По пути большевиков» оказался мужикам не совсем по пути. И они, едва услышав о статье самого Сталина про головокружение от успехов в башках ретивых местных активистов, которые старались бежать в пекло быстрее родного батьки, тут же дружно рассыпались в разные стороны. Что касается самой статьи в газете «Правда», то большинство односельчан ее не читало. А вот боль за собственную скотину и какой-никакой домашний скарб в виде телег, плугов, сох, борон, хомутов, вожжей накрепко оставалась в сердце каждого. Мужикам страшно обидно было видеть, как их нажитым трудом и потом добром пользовались другие, у которых нередко из-за лени, а чаще всего из-за пьянства ничего-то своего и не было, окромя вшей в кармане и сверчка в подпечке.

Вышли мужики из колхоза дружно и быстро, надеясь, что избавились от очередной несправедливости, преследовавшей их всегда и во всем, но не тут-то было. Понаехали из области и района знакомые и незнакомые высокие партийные и советские чины, часть из которых, нежно поглаживая ладонями кожаные, с тяжелыми револьверами кобуры на поясе, стали горячо призывать несознательных и колеблющихся крестьян к сугубо, как это и учит делать товарищ Иосиф Виссарионович, добровольному объединению в коллективное хозяйство, одновременно упрекая мужиков в их политической отсталости, трусости и даже в тупости, особенно за то, что они так необдуманно растащили колхозное добро по дворам. Ведь в статье товарищ Сталин такого беспредела не допускал!..

Окидывая пылающим от негодования взглядом собравшихся и по старой кавалерийской привычке высоко размахивая рукой, словно в крепко сжатом ее кулаке была острая сабля, не унимался на собрании всем хорошо известный Пантелеймон Жигалкин, инструктор Красноконского райкома партии по идеологической и пропагандистской работе. Часто поправляя назади почти белую от времени и многочисленных стирок гимнастерку и широкий кожаный ремень с большой медной пряжкой со звездой на впалом животе, он говорил страстно и вдохновенно.

— Здорово Пентелька чешет, — шептались мужики.

— Не чешет, а брешет!

— Вот так на брехне и лезет вверх!

— А все они на брехне, как тесто на дрожжах из дежи прут…

— Да, брехня — удобрение лучше навоза для роста начальников!

— Языки у них без костей! Тары-бары — растабары!

— Слыхали мы уже энтих краснобаев…

Конечно, низкорослый, сухощавый, с потемневшим лицом Пантелеймон не слышал этих шептунов, иначе