Мама, держи меня за капюшон! - Людмила Лаврова

Бабушку со стороны отца Люся терпеть не могла. Та приходила к ним в дом, садилась в кресло, в котором позволено было сидеть лишь отцу, и начинала изводить маму Люси.

– Сколько можно повторять?! Лена! В доме должен быть порядок! А у тебя пыль по углам и в холодильнике пусто. Чем таким важным ты занята? Почему дети чумазые? Умыть! И приведи уже себя в божеский вид! Юрочке же неприятно смотреть на такую женщину! Хотя бы голову можно было вымыть?

Люсина мать, у которой на руках было трое детей, включая грудного младенца, на претензии свекрови отвечала молчанием. Опускаться до склок было не в ее характере. Она бросала короткий взгляд на старшую дочь, и Люся точно знала, что нужно делать. Она выкатывала коляску брата в коридор и ждала мать. А после того, как Елена выходила с младшим сыном на руках, ведя за руку среднюю дочь, в любую погоду, они всем семейством, за исключением отца, шли гулять.

Бабушка всегда приходила в одно и тоже время, по вторникам и четвергам. И мама Люси быстро научилась подстраивать свой график под эти визиты.

Мужа своего Елена любила. Но любовь эта была болезненной и кособокой, как казалось Люсе. Нельзя ведь любить человека от всего сердца, если он совершенно с тобой и твоими желаниями не считается?

– Леночка, у нас дети! Какая может быть карьера?! Ты мать! Ты жена! Вот и занимайся делом! Физика для женщины – это нонсенс!

– Юра, у меня степень, если ты забыл.

– Нет, что ты. Я помню! Но где бы ты была со своей степенью, если бы не я?! Я дал тебе возможность реализовать себя как женщину! Этого мало?! Впрочем, о чем это я? Правильно говорит мама! Ты успела вскочить в последний вагон, а теперь забыла, кто подал тебе руку и помог забраться на ступеньку!

Люся, по малолетству не понимающая, что происходит, с годами начала размышлять над услышанным. И выводы, которые она делала, прислушиваясь к разговорам родителей, были отнюдь не утешительны.

Мама отца, безусловно, любила. Отец маму – нет.

Выражение «махровый эгоист» Люся услышала однажды в школе и очень хорошо запомнила. Теперь, глядя на отца, с каким-то садистским удовольствием отчитывающего маму после очередного визита бабушки, Люся видела вовсе не румяного, чуть полноватого, наполовину уже лысого мужчину, а толстую, уродливую, почему-то волосатую гусеницу. Эта гусеница смешно поднимала передние ножки, возмущенно грозя ими небесам, и Люсе больше всего на свете хотелось раздавить ее сандаликом. Но это было невозможно.

Впрочем, мама Люси, как было уже сказано, была все-таки умной женщиной. И терпела она до поры до времени.

Только став старше, Люся поняла, как зависимы люди от обстоятельств.

У мамы не было своего жилья.

Так получилось, что дом в деревне, где она жила когда-то с родителями и который перешел ей по наследству, сгорел в страшном пожаре, испепелившем полсела. Елена даже узнала об этом не сразу, а спустя какое-то время от соседки, которая прислала ей письмо. Погрустив об утерянном родном гнезде, которое мечтала передать детям, Елена задумалась. А поразмыслив хорошенько, принялась действовать.

Где и как женщина ее возраста, при наличии такого количества детей, могла бы получить жилье?

Нигде и никак.

Елене это было известно. А потому она пошла на то, чтобы дать свое согласие соседке, которая давно уже уговаривала ее взять на себя обязанности сиделки.

– Леночка, я не буду стоить вам ровным счетом ничего. Вы же знаете, я дама не капризная. Ползернышка в день и чистые простыни – это все, что мне нужно. А я взамен оставлю вам свою квартиру.

– Моим детям, Розалия Павловна.

– Нет, Леночка! Ни в коем случае! Лично вам! И оформим мы все это должным образом. У нотариуса! У женщины должен быть свой угол! Особенно, если жизнь у нее складывается не очень-то хорошо…

Розалия Павловна была единственным человеком, который знал, что творится на душе у Лены.

– Милая моя! Это печаль! – Розалия Павловна закатывала глаза и вздыхала.

– Что именно? – Лена намывала пол в гостиной Розалии.

– То, как мы, женщины, зависимы от мужчин! Увы! Но это так! Мало найдется тех, для кого собственное «я» в приоритете. Мы природой предназначены к тому, чтобы думать о других. Но знаете, что я вам скажу?

– Что?

– Когда женщина думает о детях больше, чем о себе – это хорошо и прекрасно. До определенного предела, разумеется. А вот когда она думает о мужчине, но перестает заботиться о себе – это катастрофа! Это прямой путь к тому, чтобы потерять себя и больше уже не найти!

– Вы думаете, я такая?

– Нет, моя дорогая. Не думаю. Иначе тебя бы здесь просто не было. Муж ведь не знает, чем ты занята в эти часы?

– Нет!

– И это мудро. Не потому, что ты скрываешь от него правду. А потому, что ты для себя все уже решила.

– Что я решила?

– Сама мне скажи.

– Я уйду от него…

– И правильно сделаешь! Я не склонна давать непрошеные советы, но в твоем случае отступлю от правил. Уходи, Леночка! Беги как можно дальше! Не вздумай жить в моей квартире! Продай ее, как только меня не станет! И купи себе что-то другое. Да, здесь хороший район, но покоя ни тебе, ни детям эти люди – твои муж и свекровь – не дадут никогда. Никогда, Лена! Они будут преследовать вас, портить жизнь, требовать невозможного! Но поверь мне, как только вы скроетесь с глаз, тут же забудут о вас, найдя себе новую жертву.

– А если не забудут?

– Лена, я психиатр, или где?

– Кто, Розалия Павловна, кто…

– Неважно! Важно то, что я знаю, о чем говорю! Я могла бы сейчас оперировать медицинскими категориями, но ты меня вряд ли поймешь. Не потому, что глупа, а потому, что знаний не хватит. У тебя другая специализация. И она еще найдет свое применение, вот увидишь! Но, разумеется, лишь в том случае, если ты сама что-то для этого сделаешь. Поняла?

Лена кивала, соглашалась, а Люся делала себе зарубки на память, гадая, последует ли мать советам Розалии Павловны.

А еще мечтала.

Она мечтала о том, что когда-нибудь будет такой же умной, как эта женщина. Сможет понимать человеческую природу так, как умела это она. Как только Люся поняла, что Розалия все знает об отношениях родителей и понимает, что они из