У смерти твоё имя - Диана Аркадная

– Ну конечно… – Краем глаза она замечает, как Тимур запускает руку в волосы, ероша их. – Это отец учил меня резьбе, и всем этим узорам тоже. Он продумал все как всегда. Случись что, и подозрение пало бы на меня. Я много лет играл с отцом в шахматы и знаю все его приемы. Он лучше многих выбирает, когда выждать, а когда действовать, и просчитывает свои шаги наперед чуть ли не до конца партии. Поэтому его сложно победить в игре и вывести на чистую воду в жизни. Но у тебя может это получиться, потому что он видит в тебе не противника, а продолжение себя, своей порочной крови. Ты сможешь найти доказательства, заставить его выдать свои секреты.

– В какой момент у вас с ним все пошло не так? – Девушка все же встает, не будучи в силах сдерживать нарастающее внутреннее напряжение, и хватается обеими руками за свою косу, будто та – это якорь, который позволит ей остаться в собственном теле и не даст разлететься на беспокойный рой жалящих пчелами болезненных мыслей. Чиркен был прав, предупреждая, что сын попытается настроить ее против него. Тимур изощренно лжет, но она не должна позволить ему вселить в нее сомнение. Сабина напоминает себе натянутый волос, который вот-вот лопнет, сжимаясь на оборванных концах тугой спиралью. – Ты сам сказал, что он любил тебя и заботился о тебе. Разве этого было мало?

Ей было бы достаточно.

– Отец хотел вылепить своего наследника из меня, пристрастить к охоте и убийству, но у него не вышло. Не дай ему провернуть это с тобой. Пойми: это не та любовь, что принесет тебе счастье. Для него дети – это отражение его самого, и он любит их до тех пор, пока это отражение его устраивает.

И все же юноша продолжает звать его отцом, а значит, признает за ним право так называться.

– Он предлагает мне не охоту и убийства, – возражает она. – Он предлагает мне семью.

А пусть бы в ней и видели собственное отражение, разве это не естественно для родителя – смотреть в лицо своего ребенка и желать найти собственные черты? Эта любовь не хуже той, что оставляет тебя один на один в пустой комнате день за днем в молчании и страхе. Но Чиркен не такой, а слова Тимура – яд гадюки, извивающейся на лезвии клинка.

– Я знаю, что ты другая! – горячо произносит юноша, словно читая ее мысли. Он опирает руки о пол, подаваясь к ней всем телом, и заглядывает в глаза. – Кровь – еще не все. Я буду твоей семьей. Только не поступай в угоду отцу, не позволяй ему изменить тебя, увлечь на этот путь. Он ведет в никуда.

Трещина в зеркале или трещина в его глазах?

* * *

«В никуда».

Эти слова Тимура потом еще долго звенят в ее голове, то утихая, оставаясь тенью на периферии сознания, то несмело просыпаясь вновь. И днем и ночью они преследуют Сабину, подтачивая ее уверенность в том, что она видит реальность, а не диковинный сон, слишком затянувшийся, и оттого претворившийся в жизнь.

Каким бы было ее «никуда»?

Как девушка себя ни уговаривает, а рассказ парня задевает что-то в ее душе. Только вот что настоящее, а что самообман? Как ей отличить живой цветок от давно мертвого, но бережно засушенного в гербарии?

Надежда, светящаяся во взгляде Тимура в каждый визит Сабины к нему, лишает ее опоры под ногами, бросает на шаткий мост, висящий над пропастью, и ей суждено или перейти его, или сгинуть в небытие. Девушке в другой раз, может, и захотелось бы поверить юноше в том, что он невиновен, но поверить означает потерять. Потерять отца, дом. Потерять себя, только-только найденную, откопанную среди шелухи ложных и истинных воспоминаний, чужих суждений и многолетней пустоты, заполнившей место чего-то важного внутри нее, что когда-то, быть может, и жило в ней, но сгинуло в боли и страхе прежних дней.

Будь она проклята, если какой-то частью себя не желает, чтобы убийцей оказался Тимур, и в то же время боится этого как ничего прежде.

А тот словно подначивает все ее метания, напоминает о связи, что соединила их за долгие месяцы. Часто касается ее, порой будто бы мимоходом, не имея никакой явной цели, а порой откровенно, глядя ей в глаза, не скрывая собственного волнения. И тогда дыхание девушки сбивается и она теряется в мерцании его потемневшего взгляда, где тоска мешается со скрытым чувством, которому нельзя подобрать лишь одно название. Что ей делать, если он лжет? Что ей делать, если говорит правду? Нет, о последнем она старается и вовсе не думать, но в конце концов сомнения все же овладевают ей.

Тогда она еще раз изучает дом в попытке найти что-то, что дало бы ей подсказку, есть ли в словах Тимура хоть капля этой самой правды, однако ничего не находит. В чем Сабина однозначно уверена – пропажи женщин имеют отношение к Пашуковым, частью которых она тоже недавно стала. Исчезнувшие работницы, пропавшие нарциссы, окровавленная кепка, видеозапись с ночи убийства, пропавшие браконьеры – девушка не обманывается тем, что это может быть чередой совпадений. Нет, убийца совсем рядом. И это либо Тимур, который теперь пытается ввести ее в заблуждение, либо…

Если так, то кем будет она сама в таком случае, в кого превратится? И как ей нести ответ за такое наследие?

* * *

В один из дней после работы в мастерской они с отцом уже привычно сидят в удобных креслах у печи. Сабина гипнотизирует взглядом беспокойно танцующий огонь. А может, это он гипнотизирует ее, рождая перед глазами образы давно ушедших дней, нашептывая тихим треском и шуршанием древесной щепы свои собственные сказки, никогда прежде не слышанные ни одним из людей.

Работа над картиной продолжается, и каждый день, сразу, как относит Тимуру завтрак, они с Чиркеном отправляются в охотничий домик. Все со временем становится знакомым ее взгляду, не остается ни кусочка ткани обивки на широком пышном диване, ни узора на деревянном настиле, укрывавшем полы, ни уголка холстов, стоящих почти у каждой стены, которые бы были для нее загадкой. Но и здесь ничто из увиденного не дает ей даже самой маленькой хлебной крошки, которая подсказала бы ответ, куда Сабина движется: к домику злой ведьмы или от него? Eй хочется получить этот ответ