У смерти твоё имя - Диана Аркадная
Она не сразу понимает, о чем он спрашивает. Был ли у нее разговор с кем-то из города… Даже если Сабина и хотела, то попросту бы не смогла: что вчера, что этим утром ей не удалось поймать сигнал даже там, где прежде он, пусть и слабый, загорался столбиками связи на иконке мобильной сети ее телефона. С компьютера, оставшегося в комнате Тимура, у нее также не получилось выйти в Интернет. Девушка сомневалась, что причиной тому была непогода, скорее, Чиркен мог подстраховаться на случай, если ей вздумается нарушить свое обещание, и как-то ограничил возможности связи с внешним миром.
Осознание этого расплывается на языке привкусом металла.
– Нет, я ни с кем не связывалась, – отвечает девушка, пытаясь задавить в себе тревожную маету. – Вы же просили подождать.
– Хорошо, – коротко кивает Чиркен, не выглядя, впрочем, до конца успокоенным. – Спасибо, что доверилась мне.
Доверилась ли? Или просто не имела другого выбора? Сабине кажется, что они ведут шахматную партию. Каждый продумывает на три шага вперед, разыгрывает причудливую комбинацию, призванную загнать чужого короля в угол, но перед противником делает вид, что охотится за пешкой.
Что насчет самого хозяина дома… Она рассказала ему обо всем, что знала, пусть и немного пожалела об этом, когда к ней вернулась способность здраво рассуждать. Не стоило, конечно, раскрывать все таким образом, она лишь связала себя по рукам и лишилась последней иллюзии контроля над происходящим.
Стал ли он больше доверять ей?
Сабина решается задать вопрос, который не дает ей покоя с момента разговора в пристройке:
– Помните, вы как-то сказали мне, что никогда не слышали имени Марины Шолох? – Она внимательно следит за выражением мужского лица. Чиркен сначала поворачивает к ней голову, медленно, словно двигаясь под водой, и лишь затем переводит на нее взгляд. Есть что-то жуткое в этом движении. – Вы были со мной честны?
Мужчина не торопится отвечать. Он упирает кочергу о пол, и большой палец его смуглой жилистой руки принимается беспокойно скользить по чугуну вверх и вниз. Опустив глаза, Чиркен тяжело выдыхает, а затем признается:
– Я много раз представлял себе этот разговор, готовился к нему, но сейчас все равно чувствую себя дураком. Что ж, это должно было произойти уже давно.
Поднявшись, он проходит к секретеру и достает из нижнего ящика несколько фотографий. Одну из них кладет на разделяющий их кресла столик. Оранжевые всполохи огня бликуют на матовой поверхности черно-белого фото, мешая рассмотреть, что мужчина хочет ей показать, и Сабина, помедлив, берет ее в руки.
Сначала девушка думает, что видит себя, только какую-то незнакомую, чужую. Но это все же не она. Волосы обрезаны в коротком каре, возраст постарше и глаза светлые вместо карих.
Девушка поднимает непонимающий взгляд на Чиркена.
– Это…
– Ульяна Пашукова. – Мужчина прячет глаза за темными ресницами, и ей сложно угадать, какое чувство она могла бы в них увидеть. – Я рассказывал тебе о ней. Она моя мать.
Несколько секунд Сабина остается неподвижной в попытке осознать произнесенные слова. Неподвижно ее сердце, в момент оборвавшее стук, неподвижно ее дыхание, спершееся от невозможности услышанного.
Может, она даже не жива сейчас. Остановилась как сломанные часы. Почему эта женщина выглядит совсем как она?
Чиркен протягивает руку и сжимает ее помертвевшую ладонь своей, горячей и сухой.
– Поверь, я был в неменьшем изумлении, когда прошлой весной увидел тебя в больнице, привезя сына. Даже было решил, что вижу призрак. Но ты была человеком из плоти и крови, и, когда я узнал, что ты дочь Марины, все встало на свои места.
Имя матери, сказанное вот так, почти интимно, будто говорят о ком-то почти близком, приводит девушку в еще большее смятение.
Мужчина читает вопрос по ее лицу и, не дожидаясь, пока он будет задан вслух, отвечает:
– Когда только приехал в Россию, я какое-то время учился в местном колледже, но на курс младше ее. У нас случился роман. Об этом узнал мой дед и поторопился отправить меня в Санкт-Петербург. Он планировал сам подобрать мне жену, но вскоре его убили: стояли девяностые, а он не отличался спокойным нравом. – Помолчав, Чиркен добавляет: – Я не знал, что Марина была беременна, иначе ни за что бы не оставил ее. И тебя.
Пусть главных слов так и не было произнесено вслух, они читаются между строк слишком очевидно.
Она не может двинуться от охватившего ее потрясения.
Отец? Чиркен – ее отец?
Комната, приготовленная для дочери, недомолвки Тимура, фотография, которую Чиркен показывал ее матери… Все встает на свои места, а то, что смущало ее разум последнее время, растворяется, высыхает, словно это капля воды, а не бушующий шторм, стремящийся увлечь ее на дно.
Слишком невероятно. А с ней не случались невероятные вещи до последнего года. Ее жизнь катилась по серой асфальтовой колее, тусклая и одинаковая на каждом пройденном метре. Может ли это все быть ошибкой?
Мысль об этом вдруг почти разбивает девушке сердце. Хочет ли Сабина, чтобы этот ласковый и добрый человек оказался ее отцом, чтобы это о ней он говорил с тем чувством, с которым вспоминал о дочери?
– Вы проверяли наше родство? – Она едва выталкивает из себя эти слова.
– Мне это было ни к чему. – Чиркен легким движением стирает мокрую дорожку с ее щеки и опускает ладонь ей на плечо. – Ты копия своей бабки.
Сабина с силой зажмуривается, и под веками поселяется тупая боль, расходящаяся цветными вспышками фосфенов. Девушка чувствует тяжесть мужских пальцев на своих, и это легкое давление помогает ей наконец сосредоточиться.
– Почему вы не рассказали мне обо всем сразу? Зачем было нанимать меня на работу? – У нее так много вопросов, но первыми на язык ложатся совершенно неподходящие. Или наоборот, самые важные?
– Я не знал, как к тебе подступиться, – легко объясняет мужчина, и Сабина подозревает, что он
