Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт
Сопротивляться хаосу и переменам он мог только с помощью своих таблеток. Ему нужно было забывать прошлое, чтобы принимать новизну настоящего, не думая, что очень скоро и оно станет прошлым. В этом и состояла проблема Факундо: он не держался за четкие ориентиры и поэтому, подумала Канделария, постоянно терял равновесие. Она подумала о фламинго и потом о своей матери, которая, похоже, обрела некую стабильность после того, как дом покосился, и после того, как смогла сочинить собственную мелодию. Она пришла к выводу, что не все мы обретаем равновесие на совершенно ровном полу или в чужих песнях.
Несколько грузовиков проехало мимо, обдав ее лицо горячим бензиновым выхлопом. Здесь, на обочине шоссе, она чувствовала себя ничтожной, как жалкая букашка, неспособной устоять на собственном фундаменте, который представлял собой две ноги, зажатые ботинками. И тут она упала — ее сшибло потоком воздуха от грузовика, который промчался мимо, хотя большой вес груза предполагал, что ему бы стоило ехать медленно. Водитель еще и посигналил, когда заметил ее, не столько чтобы предупредить, что может ее сбить, сколько демонстрируя свое превосходство. Продавщица, наблюдавшая за ней через витрину, выбежала помочь. Канделария рассадила колени, а глаза ее наполнились слезами. Она даже не пыталась досчитать до тридцати — настолько неизбежен был плач. Женщина, должно быть, решила, что это из-за коленей, и это было хорошо, потому что избавляло Канделарию от объяснении, которые она не в состоянии была дать.
Только она сама знала, что слезы были вызваны неспособностью найти путь, который она искала. Впервые в жизни она замыслила что-то серьезное, приняла первое важное решение, и оно явно не оправдалось. Она сглотнула густую слюну, которая накопилась во рту, и почувствовала вкус поражения. Она никогда не забудет этот вкус, потому что жизнь позаботится о том, чтобы напоминать ей об этом каждую секунду.
— Эти дальнобойщики ездят как сумасшедшие, ничего хорошего от них не жди, — сказала продавщица, когда отвела ее обратно в магазин и дала стакан воды. — Постой тут, у меня есть кое-что — тебе точно понравится.
Канделария слышала, как та роется в кладовке. Она открывала и закрывала ящики, искала там и тут. Ругалась и замолкала, и дальше двигала товары, которые, по-видимому, там хранила. Через некоторое время Канделария увидела, как она выходит с удовлетворенным видом. В тощих руках у нее что-то было; Канделария не могла понять, что это, но предположила, что какая-то ценная вещь, судя по тому, как женщина прижимала ее к себе. А может быть, и не ценная, просто громоздкая, и ее приходилось так держать, чтобы не выронить. По мере того как продавщица приближалась медленными и осторожными шажочками, предмет приобрел округлую форму, которая показалась Канделарии знакомой. Она вытерла слезы, которые еще туманили ее взгляд, и пошире открыла глаза, чтобы определить, почему этот округлый тяжелый предмет вызвал у нее такое волнение. Потом она разглядела текстуру и природный цвет гранита. Потом увидела хвост кита; ей это показалось подозрительно похожим на статуи, которые делал ее отец.
— Раз ты интересуешься китами, я подумала, вдруг тебе понравится эта скульптура. Жаль, что я не знаю, где они поют, просто я не здешняя, а из…
— Откуда она у вас? — перебила Канделария дрожащим голосом и с колотящимся сердцем.
— Их делает один художник из колонии. Они мне привозят свои работы на продажу.
— А где эта колония? — спросила Канделария и погладила гранит. При этом она закрыла глаза, и тактильная память, сохраненная в кончиках пальцев, убедила ее, что это скульптура отца.
— Да я, честно говоря, и не знаю. Они всегда сами приезжают со своими произведениями. Эти художники большие чудаки, не любят, чтобы к ним совались.
Канделария встала и начала кружить по всему магазину. Снимала черепашьи панцири и ракушечные колокольчики, чтобы внимательно рассмотреть. Заглядывала за сухие шкуры игуан и змей. Двигала деревянную мебель и заметила, что некоторые вещи были подписаны сзади именами художников, другие — инициалами или датами. Она приподнимала коралловые скульптуры и части кораблей, но тоже не увидела ничего полезного. У морских пейзажей маслом в нижнем правом углу была одна и та же неразборчивая каракуля.
Она узнала много, но в то же время не узнала ничего. Она была так близка и так далека от того, что искала. Она не знала, смеяться или плакать, уйти или остаться. Она стукнула по стене, одна из картин упала на пол, и оказалось, что на обратной ее стороне той же рукой, что поставила на картине неразборчивую подпись, написано что-то еще. Канделария попыталась прочитать надпись вслух.
— Пуэрто… Тут написано Пуэрто и что-то еще. Не знаете ничего похожего?
— Нет, не припоминаю, — сказала продавщица, которая опять ничего не знала.
— Может, Пуэрто-Футуро? Должно быть какое-то место, которое так называется, — сказала Канделария.
— А не Пуэрто-Артуро? — спросила продавщица.
— А что, есть место, которое называется Пуэрто-Артуро?
— Да, конечно, я слышала это название, только не знаю, где это.
* * *
Факундо появился так же, как исчез. Очертания его силуэта, сперва расплывчатые, снова оформились в знакомые контуры. Он перестал быть призраком, растворенным жаром асфальта, и превратился обратно в человека. Он нес в одной руке канистру, полную бензина, а в другой — клетку такой величины, что издали казалось, будто в ней поместится даже он. Да и вообще он сам походил на большеголового попугая из-за шлема, который так и не снял.
— До развилки осталось совсем немного, кардинальчик, — сказал он, — полагаю, я заслужил узнать, куда конкретно мы направляемся.
— Едем в Пуэрто-Артуро, — сказала Канделария твердо и уверенно. Эти слова, произнесенные ее собственными губами, показались странными даже ей самой.
Факундо открыл один из чемоданов, достал карту и принялся разворачивать. Карта была такая большая, что пришлось расстелить ее на парковке магазина, чтобы найти пункт назначения. Канделария смотрела, как пальцы Факундо
