В перспективе - Элизабет Джейн Говард

– Думаю, она тебе понравится, – сказал он. – Не следует начинать супружескую жизнь в отелях, если есть возможность этого избежать. Это принуждает к утомительным крайностям личного пространства и толпы. Но нам незачем там оставаться, если тебе там не понравится, – и добавил: – Вижу, ты уже настраиваешься на то, чтобы понравилось.

Слишком нервничая, чтобы ответить, она засмотрелась в окно такси на красивые иностранные улицы города, где раньше она никогда не бывала. Ставни, каштаны, просторная прямизна особого рода – вот что она заметила. Стояла весна, моросил дождь, оттеняя зелень деревьев и разбавляя водянистые серые оттенки каменной кладки домов и тротуаров, пока они не стали просто улицами – колоритом иностранных улиц, думала она. Небо было пятнистым, бело-голубым, а вдали – нежным, грозовым, предвечерне-желтым. Клумбы тюльпанов чопорно поблескивали под дождем; маркизы и зонты были дважды полосатыми – сами по себе и от грязных темных дождевых подтеков. Они переехали через реку по мосту, украшенному, как ей показалось, огромными деталями, отломанными от колоссальной люстры. «Левый берег», – сказал он. Когда они подъехали к нужному дому, дождь прекратился; вечернее солнце выползло и затрепетало на улице, а когда она вышла из такси, в воздухе пахло горячим свежевыпеченным хлебом.

Квартира сразу же привела ее в восторг. В ней царила атмосфера обособленного покоя; мебель (за исключением прелестной девичьей головки Модильяни) была поблекшей и очень простой. Открытый очаг давал ровно столько тепла, сколько требовалось; ваза, как ей показалось, вмещала целую тысячу тюльпанов. «Мне правда нравится!» – воскликнула она: в то время самой себе она все еще казалась гостьей на продолжительном веселом празднике, который он устраивал, и ей не терпелось выразить ему благодарность. Она нерешительно прошла по комнате, всем видом показывая, как ей тут нравится, а потом, заметив, что он наблюдает за ней, остановилась и поправила волосы. И он тотчас сказал:

– Я как раз думал, что тебе стоило бы отрастить волосы.

Она ждала, уже успев усвоить, что необдуманных замечаний насчет ее внешности он не делает.

– Да, – продолжал он, – ухаживать за ними будет труднее, но ты так похорошеешь, что нисколько не будешь против.

– Начну сразу же отращивать их.

– Вот и хорошо. У тебя в запасе полно времени. Итак. Хочешь принять ванну, пока я поищу чего-нибудь выпить? Выйдем куда-нибудь поужинать или останемся дома?

– А чего бы хотел ты?

– Милая моя Антония, у меня уже есть то, чего я хочу. Теперь твоя очередь выяснить собственные предпочтения и отдать им должное. Для этого я тебя сюда и привез.

– Но ты пойми, я же не знаю! Правда не знаю.

– Буду и дальше ронять семена уверенности в твой разум, пока ты во всем не разберешься. Ты предпочла бы поужинать сегодня здесь, а завтра – где-нибудь в городе.

– Ну, в таком случае мне также не повредит ванна.

Но, когда он оставил ее в спальне, она присела на край кровати, глядя на руку, которую будто бы полностью закрывало обручальное кольцо, и задумалась о том, что же она натворила. Казалось, нет никаких причин, по которым после нескольких ужасающе удачно подобранных слов, произнесенных рано этим утром в столь неуместной обстановке, она очутилась в Париже, в какой-то квартире, с человеком, которого едва знала. Рядом с ним ей удавалось крушить в себе угрызения совести, вызванные несоразмерным откликом на его грандиозную уверенность, но в одиночестве на нее накатывал дикий страх. Предположим, к примеру, что он женился на ней просто потому, что не поверил в ее способность принимать его, не отвечая на его любовь. Если в нем таится такое недоверие, тогда все происходящее – просто вопрос времени, ибо что станет с ними, когда он в конце концов убедится без малейшей тени сомнений, что она не любила и не любит его? Но я же говорила ему – снова и снова, думала она, – не может он питать иллюзии, а потом, наверное, я пала жертвой его всеподавляющей решимости. По крайней мере, я постараюсь внести свой вклад, постараюсь делать то, чего хочет он, хоть я и не в состоянии быть такой, как хотелось бы ему. Сделанные выводы к этому времени были ей уже привычны: ее размышления о нем всегда заканчивались касающимися его решениями, столь же отчаянными, сколь и невежественными.

Она не слышала, как он вошел в комнату, к тому же не привыкла к такого рода вторжениям в ее частную жизнь. Он почувствовал это почти сразу же, как только она улыбнулась ему.

– Извини, что купаться еще даже не начинала.

– И что в этом такого? – Он подошел к ней и сел рядом на постель. – Кажется, я знаю, о чем ты думаешь.

– Думать я уже перестала, – поспешила оправдаться она. Он коснулся ее руки.

– Я так рад, что ты в самом деле вышла за меня. После такого проявления доверия я больше ничего от тебя не жду.

– Но это же ты мне доверился, это ты женился на мне вслепую.

Он улыбнулся.

– Не то чтобы вслепую. Не совсем.

– В смысле… я ведь ничего тебе не рассказывала о… ни о чем.

– А-а, – быстро перебил он, – мы ничего не знаем о жизни друг друга.

– Я тебе расскажу, если ты захочешь узнать. И если ты считаешь, что я должна это сделать.

Ненадолго задумавшись, он сказал:

– Вот что я скажу тебе про долг: никакого долга не существует, пока человеку не представлена позитивная альтернатива.

– А мне – нет?

Он обнаружил, что она его не поняла.

– Пока еще нет. Во всяком случае, я не желаю, чтобы ты обременяла себя благими намерениями: они чудовищно ограничивают удовольствие. После ужина мы подумаем, как проведем нашу жизнь здесь. – Он поднялся. – Когда примешь ванну, найдешь на своей постели коробку с тем, что вульгарно и вопиюще неточно называется «чайным платьем». Я подумал, ты могла бы выпить в нем шампанского.

Когда она уже направилась к двери, за которой, как она полагала, находилась ванна, он окликнул ее:

– Антония!

Она обернулась: он прислонился к другой двери, его глаза смотрели пристально и казались бледными.

– Дорогая Антония, еще одно. В мои намерения в настоящее время никоим образом не входит предаваться с тобой любви. Так что и тебе незачем думать или тревожиться об этом.

И, прежде чем она успела осознать, что не в состоянии придумать ответ, он вышел и закрыл дверь.

За ужином он представил ей программу, которая заворожила ее, вероятно, своим разнообразием, и предложил