В перспективе - Элизабет Джейн Говард

– Как я к ней ревную! Я так старалась отделаться от этой ревности, это же худшее чувство, какое я испытывала, и я совсем его не понимаю. Ревную жалко и ужасно, до тошноты, а когда меня не тошнит, то донимает стыд. Мне казалось, если так жутко стыдишься своих чувств, значит, можешь от них избавиться. В сущности, это не ненависть к ней, я ведь ее даже не знаю – все из-за твоего дома, твоей мебели, как выглядят комнаты, которые я никогда не видела, и всего, что принадлежит тебе вместе с ней, и твоих друзей, и всех лет и часов, которые вы провели вот так, и планов за завтраком, а потом, когда ты уже запланировал встречу со мной, оказывается, что ты не можешь, потому что твоя жизнь с ней течет себе и течет, а со мной это только отдельные вспышки. – Она смотрела на него с неприглядной откровенностью. – Я не жду от тебя понимания этой ревности. Ты-то ее не чувствуешь, но меня она не покидает, как бы я ни старалась ее прогнать, так что я пытаюсь только вообще не думать о тебе или мысленно очернять тебя. Я не жду от тебя никакого ответа, но мне так ужасно стыдно, вот я и подумала, что ты должен об этом узнать.

– Почему ты так подумала?

– Это было бы несправедливо, – просто ответила она, – может, ты обо мне гораздо лучшего мнения.

После паузы она осторожно спросила:

– Можно мне сигарету?

Он прикурил им по сигарете и сказал:

– А ты вообще думала, почему люди влюбляются или любят друг друга?

– Думала, но до сих пор не знаю. – Она развела пальцы легким жестом отрицания. – Вряд ли понимаю хоть что-нибудь.

– А по-моему, все довольно просто. В основе всегда лежит некая взаимная нужда или дополняющая потребность. Вся суть в сосредоточенности на том, что у тебя есть с кем-нибудь, а не на том, чего у тебя нет.

– И что?

– Что? Вот и разберись.

– Я знаю, что ты меня хочешь, – подумав, сказала она, – ты находишь меня привлекательной, и тебе для этого кто-то нужен.

– Бывали моменты, когда мне казалось, что эти чувства взаимны.

– Да, но… – Она нахмурилась, так ей хотелось объясниться, чтобы ее поняли. – Я не могу сосредоточить всю свою… все свои чувства просто на том, чтобы ложиться с кем-нибудь в постель. Это далеко не все, чего я хочу.

– Тогда не надо. Не пытайся сосредоточить их. Распредели их между разными людьми.

– А вот этого я не могу!

– Ты хочешь проводить все свое время с одним человеком и быть для него всем.

– Нет. – Она почти злилась. – Ты извращаешь саму идею. Разумеется, этого я не хочу. Просто не могу разделить свое сердце, вот и все. Может, ты и можешь, а я нет. Может, все мужчины всегда могут, или их сердца не сообщаются с их жизнью в целом. Я же сказала – я ничего не понимаю, я стараюсь разобраться из-за того, что я только что тебе объяснила.

– Ты думала, если я буду знать больше, ты перестанешь ощущать ревность?

– Я думала, это поможет мне не ревновать, – ответила она.

– Сейчас говорить об этом некогда, но насчет того, что меня просто влечет к тебе, ты ошибаешься. В сущности, ты это знаешь, но возможно, необходимо сказать об этом. – Он встал и улыбнулся ей. – Ты нужна мне не только для одного. На самом деле разница между нами не так уж опасно велика. Просто я старше, следовательно, скрытности во мне больше. Не заражайся от меня. Мне пора.

Она спустилась вместе с ним к двери. У порога она робко коснулась его руки.

– Конрад… а ей нужен… она тебя любит, как ты думаешь?

– Она? Нет… не думаю, что она в самом деле любит меня.

Как странно, думал он, шагая прочь от нее, – как странно, что предавать кого-нибудь гораздо легче, когда целуешь его.

* * *

Он прошел мимо стоянки такси и вверх по широкой унылой улице к парку, потом остановился, не желая идти ни обратно к стоянке, ни до конца унылой улицы. Присесть было негде, пришлось искать другие варианты. Потом он увидел телефонную будку и с надеждой поискал в карманах мелочь, но не нашел. Разложу двухпенсовики по всем костюмам, подумал он, и даже это мизерное решение ему польстило.

В будке он нажал кнопку «возврат», и выскочил двухпенсовик. Он начал было набирать коммутатор Имоджен – право же, вся эта ситуация приобретает определенно фрейдистский характер, подумал он, и начал заново. Ему хотелось уклониться от ужина дома с женой, и этой цели он достиг с неожиданной легкостью. К телефону подошла она; его брат Джозеф явился с визитом и напросился на ужин. Он спросил, можно ли ему вернуться попозже, чтобы выпить вместе с ними бренди, и в порыве откровенности добавил: «Мне надо поразмыслить, хочу поужинать один». Впоследствии он задался вопросом, глупо ли было с его стороны говорить об этом: возможно, она ему не поверила. Обычно он не объяснял свои отлучки настолько неубедительными причинами. Но правда в самом деле неубедительна и весьма, весьма растяжима, думал он в такси, чрезвычайно трудно поддается взлому, но невероятна.

Все время поездки в такси кризис набирал обороты, хотя он отказывался признавать его существование до тех пор, пока не приступил к ужину.

Еду и вино он выбирал тщательно, почти с вниманием человека, для которого эта трапеза должна стать последней. Он полагал, что ему чужд «менталитет Набережной»; в трудном положении он становился скорее Элджерноном.

Он окинул взглядом зал небольшого ресторана – здесь было наполовину пусто, он с легкостью нашел удобный уголок. Из всех посетителей только он ужинал в одиночестве, хотя прежде зачастую наблюдал, как кто-нибудь занят тем же, чем и он сейчас, и праздно размышлял о причинах. И обычно его выводы ограничивались скукой и жадностью. Возможно, он ошибался. Возможно, этим людям тоже не хватало духу сесть на карусель, не подкрепившись вкусной едой и вином. Он в последний раз оглядел пары за соседними столиками, решил, что все лучшее в жизни обходится очень-очень дорого, и ринулся в личный омут.

Начал он с предпосылки, что его поведению нет оправданий: невозможно оправдать того, кто заставляет двух любящих его людей постоянно сомневаться в его чувствах или заинтересованности, следовательно, быть предельно несчастными; но, если ситуация не изменится, этого не избежать.

Если, как утверждает Имоджен, сердце не разделишь, почему