Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
– А как получилось, что тебя якобы похоронили? – спросила Ася, когда дядя Гена скрылся в дверях.
– А-а… – И снова это волшебный танец рук. – Тупая история. Пили, гуляли. Я в подпол спустилась за огурцами, а тут из печи полыхнуло. Я эту тётку, что сгорела, даже и не знала. Откуда она взялась в моей кровати, в моём халате? Да, по сути, я многих тогда не знала. Кто попало приходили, пили, уходили. Пили до одури, усиленно пытались пропить золотишко. Все знали, что я ставлю магарыч. Вот и шли всей страной, пытались осилить. А это, должна я тебе сказать, сложно. Никакого здоровья не хватит. Пьёшь, пьёшь, а оно не заканчивается. Прям цистернами завозили. Так эта тётка, ну которая вместо меня… прямо башкой к печке лежала. Вот так с головы и обгорела. Милиция приехала: кто такая? Чей дом? Любки… паспорт на Гульназ Мурзину. А… разбираться не стали, выписали документ. Вот «меня» на кладбище и о-па… А я в подвале. Сама, одуревшая от дыма, вроде как сплю и вроде как всё слышу. Как меня выносят, как хоронят. Ну, думаю, всё, Любка, и тебя белочка посетила. А вообще, Аська, я должна тебе признаться: путаная это какая-то история. С фига загорелось? Я не помню, чтобы топила. Первый раз загорелось чуть после того, как я золотишко-то нашла. А тот уже был второй. И вот у меня подозрение, что подпалили мою хату-то. Специально. Ладно, брошенок полно, переселилась в этот домик.
Неожиданно из угла выскочила мышь.
– Чёрт! – испугалась Ася. – Бегают тут всякие.
– Не бойся. Она не кусается, – отозвалась из кресла Гульназ, не спеша поднялась, тяжело перебирая ногами, подошла к столу.
Запел нож, раздался запах свежей капусты, полушариями полетели листья. Достаточно легкомысленно мышь приблизилась, потянулась за одним, зацепила коготком, второй подтолкнула Гульназ.
– Там в шкафу чашки, принеси.
Под ногами Аси заскрипели неровные доски пола, в шкафу, словно отзываясь, зазвенела посуда. Сквозь окно было видно, что у забора дядя Гена разговаривал с Ренатом.
– Слушай, а ты помнишь тот случай с варежками? – раздалось с кухни.
– С варежками? – не сразу поняла Ася. – С какими варежками?
– Ну помнишь, я тебе связала, с такими красивыми снегирями.
Ася стало стыдно, она не помнила.
– Ну как же! – расстроилась Гульназ. – Я связала тебе шапку, шарф, варежки. Красные такие, а снегири синие.
Странно, конечно, что память так избирательна. Почему она помнит варежки, а Ася – нет?
Зима, 1975
Правда, однажды был случай, что Ася варежки забыла дома, на улице был лютый мороз, ниже сорока. До школы добежала, попеременно грея руки в кармане. Когда совсем становилось нестерпимо, прижимала портфель к груди, прятала руки в рукава пальто, как в муфту Добежала до школы и забыла. Вспомнила только, когда пошла домой. Учительница Ираида Владимировна попросила забрать тетради. Они жили в одном подъезде, и Ася довольно часто ей помогала, особенно когда начинались четвертные контрольные. В этот день можно было отказаться, но у неё даже не возникло такой мысли, привычно схватила авоську, потащила тридцать восемь тетрадей домой. На учительском столе оставалось ещё четыре пачки. «Как она потащит?» – жалела Ася Ираиду Вадимировну.
К утреннему морозу добавился ветер. Начиналась пурга. Хотелось максимально сократить дорогу. Если бежать напрямик через поле, то до дома минут пятнадцать. Ася стояла на краю пустоши и пыталась угадать начало тропы. Ветер, вздымая лёгкий промороженный снег, носил его по воздуху густой холодной пылью, и очевидно радовался, попадая Асе в лицо, заставляя задохнуться. Ася бросила портфель в снег, на него авоську с тетрадями и сунула посиневшие от холода пальцы в карман пальто. Ветер трепал выбившуюся из-под шапки прядь волос, которая очень быстро превратилась в сосульку, но, чтобы её убрать, надо было вытащить ещё не согревшиеся руки, а они совсем ничего не чувствовали. Ветер усиливался, через несколько секунд портфель с тетрадями стало засыпать снегом. Как же холодно! Ася попыталась подышать на руки, растереть. Так оказалось ещё больнее.
Примерно на том месте, где должна быть тропа, Ася ступила в снег, провалилась по колено.
Придётся идти в обход: по автомобильной дороге, мимо магазина «Восход», вниз – к больнице, оттуда возвращаться наверх. Этот путь в три раза длиннее и дольше.
Рискнула ещё раз. Отошла метра на два в сторону. Попала на твёрдый наст тропы. Главное – добраться до поломанной берёзы. Через несколько метров снег стал рыхлым и глубоким. Поняла, что сбилась. При следующем шаге оступилась, опрокинулась в снег на спину. Портфель с авоськой полетели в разные стороны, валенок остался в снегу. Запрыгала на одной ноге, стала шарить в снегу. Пальцы уже побелели и онемели, не чувствуя холода. На ощупь снег казался сахарным песком. Достала валенок, вытряхнула снег, сунула ногу. В остывшем валенке неуютно. Очень скоро нога начала мёрзнуть. Подтянув к себе портфель, авоську с тетрадями, зажала руки меж коленей, обиженно заплакала. Одна за другой струились слезинки, она языком ловила их тепло, и от этого становилось спокойнее. Старалась, чтобы слёзы не попадали на тетрадь, а то останутся пятна – хотя всё равно они появятся от растаявшего снега.
Вернулась на дорогу, нацелилась на магазин «Восход», планировала, что сначала отсидится там, потом перебежками будет греться в ближайших подъездах.
– Ты чего плачешь? – спросила женщина в магазине и присела рядом с Асей на выступе у окна.
Ася вздрогнула и почувствовала свой влажный подбородок. Она даже не заметила, что льются слёзы. Жутко ломало пальцы, ныли руки. Ася морщила лицо, тихо постанывала. Ей казалось, что её никто не замечал, но вокруг уже собирались какие-то люди: кому-то было любопытно, кому-то жалко. Ася никого не видела, она пыталась справиться с болью.
Женщина утёрла Асе щёки, улыбнулась.
– Так почему ты плачешь?
– Руки замёрзли.
– А где твои варежки?
– Дома забыла.
Женщина достала из кармана огромные пуховые варежки и протянула Асе. Она никогда таких не видела. Это были не самовязаные из крашеной колючей шерсти, а фабричные, с ярким орнаментом, из тончайшей нити. Такие в магазине не купишь, только по блату, или привезут из-за границы. Все охнули, хмыкнули, потому что знали цену варежкам, особенно в такой мороз.
– Мамка увидит, ругаться будет, скажет, украла, – стала отказываться Ася, даже отодвинулась от женщины, как от заразной. Женщина подняла руку, осторожно дотронулась до Асиной сырой пряди волос, заправила под шапку и, тотчас испугавшись
