У смерти твоё имя - Диана Аркадная
К ее удаче, через несколько десятков метров Тимур наконец останавливается на небольшой прогалине и, опустившись на колени перед грудой каких-то сваленных веток, проталкивает мешок между прутьями внутрь. Сабина гадает, выбрал ли он случайное место или же был какой-то ориентир, о котором она не знает.
Девушка решает, как быть. Она могла бы дождаться, пока юноша уйдет, и проверить, что он спрятал. Но как ей после этого возвращаться в дом, чтобы остаться незамеченной? Проклятая лестница на второй этаж вечно скрипит. Нет, она должна оказаться в спальне раньше, чем вернется Тимур. А путь сюда она попытается найти позже, при свете дня.
До дома она действительно добирается быстрее подопечного и, спешно стянув ботинки и пальто, под которым была все в той же пижаме и худи, спешит наверх. Когда Сабина уже закрывает дверь своей комнаты, то вспоминает, что оставила свет в библиотеке включенным, но спускаться обратно уже поздно: внизу слышится едва различимый стук. Она напряженно вслушивается в образовавшуюся после тишину, пытаясь различить шаги или что-то еще, но в доме оглушающе тихо. Скрип со стороны лестницы становится неожиданностью, он бьет по нервам, прокручивается в животе, завязываясь в солнечном сплетении болезненным клубком. Девушка, пытаясь совладать с потерявшими чувствительность руками, кое-как прикрывает дверь и проскальзывает в холодную постель. Она едва успевает утихомирить сорванное дыхание, когда слышит, как дверная ручка медленно начинает проворачиваться. Щелк. Этот звук проходится наждаком по разгоряченной коже, пробуждая сонм мурашек, разбегающихся будоражащей волной.
Кто-то заходит внутрь. Сабина понимает это только по чужому еле слышному дыханию. Ее собственное учащается, и она начинает считать про себя, чтобы успокоиться. Все вдруг кажется неправильным, нарочитым: и эти ее попытки притвориться спящей, и разлившееся незримой угрозой безмолвие.
Матрас проседает под тяжестью опустившегося на него тела. Губы девушки пересыхают, и она с трудом подавляет потребность сглотнуть, чтобы избавиться от зарождающегося в скребущем горле зуда. Усилием Сабина заставляет грудь вздыматься мерно и редко, как у спящего человека, а лицо оставаться мягким и расслабленным, но с каждой секундой это становится все невыносимее: легкие разрываются от необходимости скорее сделать вдох. Каждый волосок на теле будто бы превращается в высоковольтный оголенный провод.
«Еще немного», – уговаривает она себя, ожидая, пока незваный гость покинет ее спальню. Однако тот не торопится. Она чувствует, как чужая рука касается ее волос, пропуская их через пальцы, вызывая натяжение у самых корней, расползающееся сладким ядом. Еще и еще, превращая секунды в бесконечное и тщетное ожидание, и в конце концов тело девушки устает прятать напряжение.
Сабина не замечает, как, убаюканная легкими прикосновениями, погружается в сон.
* * *
Она просыпается непривычно поздно для себя. Голова ее тяжелая и неповоротливая, пока девушка с трудом поднимается с кровати. Контрастный душ помогает немного освежиться, и когда она спускается на первый этаж, почти ничто в ее облике не выдает сложной ночи. «Преимущество молодости», как говорила в таких случаях Любовь Григорьевна.
Сабина так и не навестила ее, когда была в городе, хотя до этого планировала. Все произошедшее навалилось так сумбурно, что это совершенно вылетело у нее из головы. При воспоминании о вчерашнем дне внутри вновь образовалось тянущее чувство, совершенно непереносимое. Ей нужно так много обдумать!
Внизу стоит ароматный запах ванили и корицы, и девушка следует за ним, как за белым кроликом.
На кухне хозяйничает Чиркен. У входа разлеглись псы, забившие хвостами при ее появлении. Мужчина оборачивается на ее шаги и дарит приветливую улыбку, после чего возвращается к тому, чем занимался до ее прихода: смазывает горячую, только вытащенную из все еще пышущей жаром духовки выпечку белым кремом. Его волосы, как и у нее, немного влажные и зачесаны назад, оставляя чуть вьющиеся пряди у ушей. Сейчас, в дневном свете, становятся отчетливо видны морщины на его лице, выдающие возраст, но это, пожалуй, только придает ему выразительности. Хотя они с Тимуром и не родные по крови, есть у них что-то общее, что проглядывает в повороте головы, мимике, жестах. Девушке нравилось бывать в музеях, и она, бывало, подолгу стояла перед картиной или скульптурой, изучая со всех сторон, находя скрытые детали. Всякий раз при взгляде на отца и сына у нее возникало такое же желание, будто было в них что-то, недоступное зрению сразу, что-то, что нужно было отыскать, проявить, как изображение на фотопленке.
– Вы недавно вернулись? – спрашивает Сабина, когда мужчина приглашает ее присесть за стол, пока он заканчивает заниматься завтраком. Она не знает, как еще начать разговор о том, свидетельницей чему стала.
– Нет, я вернулся сюда вечером, просто лег раньше, чем вы с Тимуром закончили.
Девушка чувствует, как заготовленные слова пропадают, растворяются в непонимании, потерянности, кода она слышит ответ Чиркена. Она точно знает, что его спальня была пуста этой ночью.
Он лжет, точно так же, как все это время лгал его сын. Зачем?
Не успевает Сабина додумать появившуюся мысль, как слышится шуршание резины и на кухню заезжает на коляске сам Тимур. Только тут ее догоняет осознание всех тех небольших деталей, которые она прежде понимала совершенно неверно. Прекрасная сохранность мышечного тонуса, отсутствие коморбидности[2]… Все это время она подозревала, что проблема подопечного может быть психогенной природы, что он бессознательно просто не хочет вставать с инвалидного кресла. Однако совершенно упустила из виду возможность симуляции. Остается главный вопрос: зачем? Тимур давно вырос из возраста, когда это могло быть просто проявлением трудного характера, да и не похож он на человека, который стал бы заниматься сущими глупостями.
Юноша кивает отцу и посылает ей скупую улыбку. Он выглядит уставшим гораздо больше, чем она, под глазами залегли тени, склеру глаз разбавила тонкая сеточка лопнувших кровеносных сосудов, придавая его облику декадентскую изможденность. Чиркен придвигает к ним с Сабиной блюдо с булочками и разливает по чашкам горячий чай – кофе по утрам здесь пили редко. Обычное утро обычного дня. Стоит ли ей развеять эту атмосферу безмятежности?
Мысли кипят внутри, как в чане горячего масла, но никакой домысел, приходящий на ум, не в силах объяснить ей происходящего. Становится ясно только одно: ей не стоит спешить и выкладывать все, что видела этой ночью. Сабина вспоминает ловушки, которые Тимур расставлял для нее
