Черная метель - Элисон Стайн
– Да так, ерунда, – ответила я Амелии.
Не стоило беспокоить сестру. Мне нередко приходилось перед ней притворяться.
Мама полезла за спинку сиденья и достала коробку с черствыми мини-кексами и парой слоек:
– Луиза дала немного вчерашней выпечки.
Моя начальница всякий раз передавала для Амелии что-нибудь вкусненькое. Луиза никогда не видела мою сестру, но часто намекала, что хотела бы с ней познакомиться.
Амелия соскочила с подножки. Собаки с визгом забегали вокруг нее. Маленькая рыжая, средняя белая, две крупные желтые, пушистая пятнисто-коричневая и лохматая серая. Все собаки достались нам от прежних хозяев, кроме пятнисто-коричневой Среды[2], которая пришла сама. Остальных мы получили вместе с землей, которую банк передал нам от фермера, жившего здесь до нас и не сумевшего выплатить ипотеку.
Иногда я жалела его, хоть мы и не были знакомы. Мы нажились на его неудаче. Но может быть, вместе с этой покупкой на нас перешло и его невезение.
Родители говорили, что участок обошелся дешево отчасти потому, что дом не был достроен. Его задняя часть была закрыта пластиковой пленкой, которая хлопала на ветру. Некоторые внутренние стены также не были достроены. Возле дома стоял покосившийся сарай, а рядом – развалины второго сарая, где любила играть Амелия. Это был ее «динозавр, занесенный илом». Она называла торчавшие из земли ветхие деревяшки древними костями, и каждый раз, выходя на эти развалины в сопровождении своры собак, представляла, что отправляется в экспедицию.
Амелия всегда отличалась богатым воображением, а ничего похожего на игровую площадку вокруг не наблюдалось. Или хотя бы парка. Даже в школу не было возможности пойти.
Хотя родители твердили, что делают все для нашего с сестрой блага (этот переезд в Колорадо, «возвращение к земле», как они это называли, отдаление от общества и домашнее обучение), они никогда не спрашивали, чего мы хотим. В то время я уже пришла к выводу, что живу лишь для того, чтобы наконец вырасти, уйти от них, самой принимать решения и начать, наконец, жить. А пока что время шло впустую.
Теперь оно шло впустую в самой настоящей пустыне.
У нас имелось два огороженных загона. В одном мы держали коз. В другом собирались держать кур. Для них же был построен маленький деревянный курятник, но сестра их все время выпускала во двор. Она говорила, что куры любят погулять, но далеко не уходят. В планах еще был загон для свиней, которых родители собирались завести. А еще отец строил амбар – тот пока представлял собой груду досок, прикрытых брезентом на случай дождя.
Которого так и не было.
Была еще заглубленная в землю двойная металлическая дверь за домом и сараем. Отец не разрешал нам приближаться к этим дверям, чтобы мы случайно не упали в подвал – глубокий бункер уходил куда-то в недра земли. В этом штормовом укрытии, наверное, было так же пыльно и темно, как в остальных частях дома, – и даже хуже, ведь оно находилось под землей.
А еще были поля, простиравшиеся в обе стороны от дома и позади него. Они были огорожены забором, но на них почти ничего не росло. Растения на полях пожухли, листики на них выцвели и пожелтели. Мы приехали летом, и многие культуры было уже поздно сажать, но родители об этом не подумали. Тем не менее отец все свое время проводил на участке, как будто мог одним своим присутствием повлиять на происходящее.
– Где папа? – спросила мама Амелию.
Она сама знала ответ. Отец всегда был в поле.
– Тея, спроси папу, может, он хочет перекусить. Да и попить ему не мешало бы.
– Он ведь долго пробыл в поле, – глубокомысленно заметила Амелия.
– Да, мэм, – откликнулась я.
Я обошла дом, и две собаки увязались за мной. Собак у нас было так много, что Амелия решила назвать их по дням недели. Их было шесть – по одной на каждый день, не считая субботы. Сестра сказала, что оставила это имя напоследок – на случай, если у нас решит поселиться новая собака – потому что у Амелии это был любимый день.
Когда-то выходные для нас что-то значили. По воскресеньям я нервничала, потому что на следующий день нужно было идти в школу и, может быть, в последнюю минуту доделывать домашнее задание. Но теперь я бы многое отдала, чтобы снова почувствовать знакомое волнение в ожидании школьного автобуса, войти в шумное многолюдное здание. Испытать свою обычную досаду на то, что ошиблась в ответе, и напряжение, когда не расслышала что-нибудь на уроке или на перемене. Я уже почти не помнила, каково это: быть в толпе, быть одной из многих в классной комнате.
Не хотелось говорить Амелии, что мама и папа вряд ли разрешат нам взять еще одну собаку. Даже при том, что мы кормили их лишь объедками и самым дешевым сухим кормом, который по истечении срока годности мама могла брать в своем магазине вообще бесплатно. Ведь в любом случае собакам нужна вода.
А вода стоит денег.
Я старалась не думать об этом.
До колодца нужно было ехать целый час. Там мы набирали воду в большой пластмассовый бак, стоявший в кузове, а дома перекачивали воду в цистерну. Горячую воду мы получали из водонагревателя, подключенного к электрогенератору. Иначе пришлось бы греть воду на кухонной плите, а это слишком долго. Мы с Амелией не могли принимать ванну, когда захотим, и душа у нас не было, только помятое корыто. Очень много воды уходило на кур, коз, собак и на посевы. Земля жадно впитывала в себя воду. А растения так и не росли.
Отец стоял посреди поля. Вокруг были растения – низенькие, чахлые. Кое-где между рядами виднелась грязь. Отец стоял неподвижно, как пугало; уперев руки в боки, он безотрывно смотрел вдаль. На горизонте возвышались горы, безмятежные и бесконечные. Когда родители впервые упомянули Колорадо, я решила, что речь идет о горах. Но долина оказалась безводным пустым пространством. Вот уж действительно, «Бескровная». Это был какой-то обман: горы казались такими близкими и огромными… Но я чувствовала, что мы никогда до них не доберемся, не увидим деревьев на склонах и снега на вершинах.
– Мама спрашивает, не хочешь ли ты поесть, – сказала я.
Я старалась сводить общение с отцом к минимуму. Без особой необходимости не заговаривала; если только мама не заставляла. Мои отношения с отцом никогда не были особо теплыми, а после переезда совсем испортились.
– Луиза прислала
