Черная метель - Элисон Стайн
Да и опасно выходить на трассу.
Продолжая подметать, я поглядывала в ту сторону. За окнами маленькой библиотеки было темно. А почта вообще казалась декорацией. Она была такой крохотной, что я не могла представить, как там помещаются служащий и клиент одновременно.
Луиза что-то произнесла.
«Не _ _ _ грязь с места на место» – что-то вроде этого.
Я попыталась восстановить смысл по обрывкам слов, которые удалось расслышать. С каждой секундой промедления нервы у меня напрягались все сильней. Момент, когда можно было переспросить, что сказала Луиза, уже прошел. Теперь просить ее заполнить пробелы было бы только хуже: ситуация станет еще более неловкой.
Я с рождения наполовину глухая. Слева от моей головы царит тишина, и кажется, что половина раздающихся вокруг звуков пролетает мимо меня. О них я могу только догадываться. Или вообще не подозреваю, что что-то пропустила. Часто я не понимала, что говорит хозяйка, но мне хватало пары секунд, чтобы по отдельным звукам восстановить смысл. А иногда мне так и не удавалось расшифровать сказанные кем-нибудь слова. От постоянного напряжения у меня почти каждый вечер болела голова.
Луиза была старше моей мамы. Волосы у нее были черные с проседью, туго стянутые в пучок. Она имела привычку говорить, глядя в сторону. И на ходу. Она все время двигалась, занимаясь в сонном кафе мелкими делами, которые казались ей необходимыми: перекладывала салфетки под стойкой, доставала что-нибудь из кладовки или уходила на кухню.
Было бы проще, если бы Луиза, обращаясь ко мне, смотрела прямо на меня. Тогда я видела бы ее губы. Когда я устраивалась на работу, то сразу сказала ей, что плохо слышу. Я упомянула об этом вскользь и сразу поспешила заверить, что это почти не доставляет никому проблем, и больше об этом не говорила.
Отец не хотел, чтобы я признавалась в этом людям.
Я должна была притворяться, что все слышу.
В конце концов, больше глухих в семье нет.
Мусорное ведро стояло за стойкой. Когда я пошла за ним, посетитель прикоснулся рукой к своей шляпе в знак приветствия. Он был хорошо одет – в смысле хорошо для здешних мест, – на нем была чистая рубашка с белыми перламутровыми пуговицами и чистые джинсы. А ковбойские или просто высокие резиновые сапоги здесь носили все, как я успела заметить. И никто, как и этот мужчина, не снимал головного убора.
У меня за спиной появилась Луиза. Я не слышала, как она подошла.
– Еще налить, Сэм? – спросила она.
– Нет, спасибо. – Тот отодвинул чашку. – Мне нужно на маршрут.
– Когда твой _ _ _ _ возвращается домой?
– Сегодня.
– Как отмечать будете?
– Пожарю ___ на гриле. Хочешь, заходи. Он будет рад тебя видеть, ты же знаешь.
– Ой, нет. – Луиза покачала головой и отвернулась, чтобы положить кружку в мойку. – Зачем Рэю компания старухи? ___ мешать. Он же зайдет сюда на днях, вот и увидимся.
Сэм встал и осторожно перешагнул через кучи пыли, которые я намела. Взгляд у него был такой же, как у моей мамы, когда она смотрела на длинную грунтовую дорогу, что вела к нашей ферме, и на местность вокруг. Там ничего не росло, кроме колючих пучков сорной травы под названием осока. Мама тоже тосковала по дому. Мы все тосковали – кроме отца.
О чем думал в этот момент Сэм? И кто этот Рэй? Наверное, его сын. Так, кажется, сказала Луиза. Мужчина выглядел ровесником Луизы и вел себя так, словно у него была еще одна причина пригласить ее на ужин.
Собрав кучки в ведро, я отнесла пыль в мусорный бак. Каждый день я подметала, и каждый день пыль возвращалась. Обернувшись, я увидела у входной двери маму.
– Закончила?
Я кивнула и стала снимать фартук.
– Как дела? – спросила Луиза.
У мамы опять появился тот самый взгляд.
– Да все то же самое. Никто не отвлекает, так что успеваешь много сделать.
– Да, можно и так к этому относиться.
– Здесь всегда так?
Я понимала, что мама боится потерять работу. Она же совсем недавно устроилась. Я тоже боялась потерять свою. Из чего хозяйка умудряется выкраивать даже ту малость, которую она мне платит?
Луиза родилась в этих местах. За кафе стоял ее дом, а на стене за стойкой висели ряды фотографий: улыбающиеся двоюродные братья и сестры, племянницы и племянники – все с такими же черными волосами, как у нее. У нее была семья. У моих родителей никого здесь не было. У меня тоже никого, никакой связи с этой плоской местностью. Если мои родители не смогут вырастить урожай в этой долине, не наберут денег, чтобы оплатить воду из колодца… то нам, наверное, и переехать отсюда не на что будет.
– Когда станет попрохладней, здесь будет проезжать больше туристов, – ответила Луиза. – Им нужно будет где-то перекусить, заправить машину, да и передохнуть… – Она улыбнулась нам с мамой так, словно удачно пошутила, и мы могли оценить юмор.
Но мне было не смешно.
Стоило нам с мамой шагнуть на улицу, как на нас обрушился зной. Что люди имеют в виду, когда говорят, что сухой жар пустыни переносится легче, чем жара во влажном воздухе Огайо? Что особенного в воздухе, полностью лишенном влаги? В Долине было очень жарко, невыносимо. Жара ощущалась по-другому, но не менее ужасно.
Жара в Колорадо, казалось, проникала внутрь через поры кожи. Она была осязаемой и царапала, как наждачная бумага; пыль летела по воздуху, лезла в глаза и в рот. У жары был свой вкус – вкус черствых крекеров, от которых язык прилипал к нёбу. Жар ощущался на веках, как будто кто-то давил на них пальцами.
А потом должно было стать еще жарче – это знала даже я, недавно прикатившая в Долину, как перекати-поле. У Луизы на барной стойке возле кофемашины для эспрессо стоял маленький телевизор. Чтобы скоротать время, она включала его, и мы вместе смотрели новости. По телевизору много говорили о погоде – говорили серьезным и тревожным голосом, как в фильмах ужасов.
Возможно, Луиза что-то знала про меня, и мне не приходилось рассказывать о себе. Долина невелика; люди,
