Черная метель - Элисон Стайн
Здесь все оказалось не так, как мы ожидали: и дом, который мои родители до покупки видели только на фотографиях, и спекшаяся от зноя земля. Ферма была совершенно неуютной, и казалось, что она навсегда останется для нас чужой. Я не хотела называть ее нашим домом. А отец все время сердился. Его раздражало даже небо. Оно здесь никогда не менялось. Оно не давало моему отцу того, чего он хотел.
Выйдя из дома, я по привычке взглянула на небо. Я привыкла, что над долиной обычно висит всего несколько облаков, а иногда нет даже их. А само небо всегда было ярко-голубым, чистым и неизменным, как на картине. В нем постоянно светило солнце, грозившее выжечь глаза.
Сегодня все было по-другому.
Все вокруг было залито странным, мутным светом. И облака, впервые за все время заслонившие солнце, начали меняться у меня на глазах. Они двигались, бурлили, как кипящая вода. Небо, поначалу бывшее серо-голубым, быстро стало коричневым. Потом поднялся ветер. Он тоже был каким-то другим, необычным. Я почувствовала, что творится нечто неладное.
В дверях дома показалась мама. У нее за спиной стояла, вытаращив глаза, Амелия.
– Тея, зайди в дом, – сказала мама. Она приоткрыла дверь, и ветер, опередив меня, ворвался в хмурые комнаты, завывая, как койот в лесу покинутого нами штата. Попутно он хлестнул меня по лицу моими же волосами. Ворота задрожали. Плохо закрепленные части дома, дранка и обшивка, загремели и застучали, как посуда в раковине.
Облака потемнели. Казалось, что их нижние края тянутся до самой земли, словно пальцы бури, которыми она пыталась нащупать и схватить нас. Из-за трассы выкатилась желто-коричневая волна. Она перелетела через дорогу, стремительно двигаясь по диагонали.
Это была пыль.
3
Мама держала дверь открытой, но потом ветер вырвал ее из маминых рук. Сетчатая дверь с треском распахнулась.
– Тея! – крикнула мама.
Я бросилась в дом; ветер мчался следом, хватая меня за плечи. Общими усилиями мы вырвали у ветра сетчатую дверь, закрыли ее, а за ней и входную. Нам втроем едва хватило на это сил.
– Что происходит? – Из глубины дома появился отец.
В здании царил полумрак, как и снаружи, как будто уже наступил поздний вечер. Небо потемнело. Я чувствовала во рту привкус песка.
– Надвигается буря, – ответила мама.
– Животные! – вскрикнула Амелия.
Я попыталась сосчитать собак, которые суетились вокруг нас в полумраке, встревоженные происходящим. Но снаружи оставались козы и куры. Успели ли они разбежаться по убежищам?
– С животными ничего не случится, Амелия, – сказал отец. – Это просто буря. Естественное и нормальное явление.
Но оно не выглядело нормальным. Облака быстро меняли цвет, наливаясь, как синяк. Не казалось нормальным и стремительное усиление ветра: очередной порыв едва не сорвал дверь с петель и чуть не сбил меня с ног. Не могло такое быть естественным, даже для этих мест.
– Это пылевая буря, – догадалась я.
– Здесь такое случается.
– Прямо каждый раз так? Такие мощные? Такие сильные?
Мне никто не ответил. Мы втроем стояли у окна и смотрели, как через ферму проносится пыль. Мы ждали дождя, но он так и не пролился.
Дорогая Энджи!
Не знаю, получишь ли ты когда-нибудь это письмо. Я пишу письма тебе и Элли в своей тетрадке для домашнего обучения. Похоже, родители ее совсем не проверяют. Я спрашивала у мамы, можно ли нам ходить на почту, но она все время забывает ответить или находит отговорки. Я знаю, что папа хочет полностью порвать с прошлой жизнью, чтобы мы считали эту долину новым домом и не стремились к чему-то еще. И чтобы не тосковали по тем местам, откуда уехали.
Но мы здесь никуда не ходим, только на работу и обратно на ферму. Может быть, ему неловко за наш новый образ жизни? Или он просто не хочет, чтобы мои друзья – и вообще кто-либо – знали, как мы живем?
Список того, что не хотел мой отец, получился бы длинным. Он не хотел, чтобы правительство вмешивалось в его жизнь и в жизнь его близких. Он не хотел, чтобы мы с Амелией ходили в школу, потому что все полезное, чему там могут научить, нам может преподать мама. Она училась в колледже на педагога дошкольного образования, потом встретила папу, вышла за него замуж и бросила колледж. Папа к тому времени ушел с первого курса колледжа и уже работал, а большего она от него и не требовала. «Жизнь начинается с зарабатывания средств на жизнь», – любил повторять отец.
Он не хотел принимать помощь даже от родни. Потому и увез нас подальше, в Колорадо, – чтобы родственники перестали дарить нам ненужные вещи, например новую одежду и пластмассовые игрушки.
С годами его убеждения становились все прочнее, они укоренялись в его душе; так корни старого дерева, разрастаясь, ломают тротуары. Вот только ломал он не асфальт, а меня.
Он считал, что иностранный язык мне ни к чему, потому что я плохо слышу. Да и в школу мне не надо ходить. Он уверял меня, что я ничем не отличаюсь от других; то же самое он говорил и моей сестре – что и она не какая-нибудь особенная. Работать нам придется, как и всем остальным. И если я не смогу расслышать сказанного им или кем-то еще, то это не его, а моя вина. Слушать надо внимательней.
«Мир не будет тебе кланяться, Тея, – говорил он. – Мир ради тебя не задержится и не остановится».
Я и не хотела, чтобы мир останавливался. Мне было просто очень интересно, что это такое – другой язык? И много ли еще таких детей, как я? Иногда мне хотелось поговорить с людьми, которые могут меня понять. Они тоже чувствуют себя одинокими, словно их жизнь – это дом, где им разрешают находиться только в одной из комнат?
Чаще всего мне удавалось убедить себя, что со мной все в порядке. Что в моей комнате есть Амелия, собаки, а теперь еще и кафе. Но иногда мне хотелось крушить стены голыми руками и пинать их ногами, чтобы проделать наконец в них брешь, вылезти и сбежать из этой комнаты. Мне казалось, что мир, с которым я могла бы познакомиться, катится куда-то прочь от меня, как монета по земле, а я не могу ее догнать. Она ускользала от меня.
