Живое свидетельство - Алан Ислер

Конечно, теперь я понимаю, подозреваю, понимал и тогда, что их совместная жизнь была самовнушенной иллюзией, которую все они поддерживали, разноцветным мыльным пузырем, надутым успокаивающей ложью и осознанным неведением. Однако, чтобы он не лопнул, они должны были собираться вместе. Каждый по отдельности наверняка страдал, наверняка терзался теми же сомнениями, теми же страхами, от которых просыпаешься посреди ночи, что и любой из нас. Никто из них не осмеливался проколоть пузырь иллюзии — ведь могла лопнуть семья, и, должно быть, требовались сосредоточенные усилия, чтобы держать его надутым. А если бы вдруг мама призналась, как ей скучно в постели, как она мастурбирует, как в фантазиях ее насилует мускулистый незнакомец в маске? Что, если бы папа признался, что присваивает понемногу деньги своих доверчивых клиентов? А если бы родители несовершеннолетней девицы, на аборт которой братец Родни вынужден был снять все деньги со своего банковского счета, решили обратиться в полицию? Разумеется, все эти примеры я сочинил. Мне ничего неизвестно про темные уголки в жизни этой семьи. Я просто уверен, что такие темные уголки имеются.

Кейт начала репетировать свою роль уже по дороге в Вестчестер. В своем возбужденном, почти безумном монологе она превращалась из страстной возлюбленной и циничной аспирантки в почтительную дочь и исключительно заботливую старшую сестру.

— Мама могла все организовать одной левой. Наверное, уже организовала. Но я бы так хотела, если бы она позволила, ей помочь. Впрочем, у меня и близко нет ее талантов.

— А разве секретарь клуба или кто там заведует подобными мероприятиями, не делает все необходимое?

— Робин, ты такой naïf[143], — снисходительно рассмеялась она. — Нужно же утвердить меню, решить, кто с кем сидит. А цветы, а оркестр, а — ведь надо упомянуть всех Пакстонов, кто скончался за прошедший год. Кто будет его зачитывать? Кто будет говорить тосты в честь Пакстонов? «В память Джона и Эбигейл Пакстонов, которые пересекли Атлантику на „Тодспиде“ в 1692 году и за их ныне живущих потомков, собравшихся… и так далее». И еще куча всего!

— Да, конечно, я должен был догадаться.

— Роду тут повезло, во всяком случае, с точки зрения нашей семьи. Он мне звонил вчера вечером. Отличные новости! Он вытянул такой номер в лотерее для призывников, который практически гарантирует, что в армию он не пойдет. Род, конечно, предпочел бы послужить. Но я как сестра радуюсь, что ему ничего не грозит.

— Разумеется.

— Из него наверняка вышел бы отличный офицер. Он прекрасно смотрелся бы в форме, он такой красавец, и он действительно заботился бы о подчиненных. Он говорит, жаль, что так вышло, но глупо спорить с судьбой. Если бы страна его призвала, он почел бы это за честь.

— Разумеется.

Моя милая Кейт исчезла почти окончательно.

После ланча она потащила меня на чердак, где мне были продемонстрированы всевозможные реликвии Пакстонов: фотографии, школьные табели, колыбель, в которой сначала лежала Кейт, а затем Родни, погремушка, едкие наблюдения мадам Труайе, которая учила французскому маленькую Кейт, санки, сундук, в котором хранились форма дедушки Пакстона и разнообразные сокровища с Первой мировой, детские коньки, модели аэропланов, склеенные Родни, мамино подвенечное платье и так далее.

После ланча мама предложила, чтобы Кейт покатала меня по округе, дала мне почувствовать, какова она, здешняя Америка. Папа же полагал, что мне захочется поиграть с ним и Родни в гольф, показать, на что я способен. Но мама и Кейт победили, уверив папу, что у меня еще будет время показать, на что способен англичанин. Мы проехались по окрестностям. Кейт показала мне приготовительную школу, где впервые проявились ее таланты, кафе-мороженое, куда водил ее первый прыщавый кавалер, городскую библиотеку, где миссис Бриан приобщила ее к французской истории, бейсбольное поле «Маленькой лиги», где демонстрировал свое мастерство Родни. Я достиг нового для меня уровня скуки.

Той ночью Кейт пришла ко мне в комнату. В доме везде были кондиционеры, но на ней была байковая ночная рубашка, которую одобрил бы сам Коттон Мазер[144]. Меня это возбудило, для меня это было призывом нарушить запрет. Мне безумно хотелось ее трахнуть. Особенно под этой крышей — просто необходимо было впрыснуть в нее свою бурлящую сперму. Она нагнулась меня поцеловать, я сунул руку под ее ночнушку, ухватил за лобок. Лучше мне от этого не стало. Она отпрянула.

— Не здесь, дорогой! — сказала она. — Наберись терпения. Скоро мы вернемся в Нью-Йорк.

Это уж точно.

Я не представлял, как выдержать встречу с еще сотнями Пакстонов в воскресенье вечером. Чтоб им пусто было. Я и так был ошарашен. Честно признаться, я даже задыхался. Меня охватила паника. Мне казалось, что я утону в океане Пакстонов, утону с концами, или же они поглотят меня, и ни следа от меня самого не останется. Я никому не сказал ни слова, в том числе Кейт, просто сбежал как трус, уехал назад в Нью-Йорк.

В моей жизни никогда не было родного дома. Была череда домов, куда я переезжал вслед за матерью, отправлявшейся от мужа к любовнику, от любовника к мужу, череда почтовых адресов, настолько же не связанных со мной лично, как, скажем, дортуар в Кронин-Холле или комнатенка, которую я студентом снимал в Лидсе. Вследствие чего не было никакого чердака с семейными реликвиями. Чердак был только у меня в голове, где объекты, рассованные по углам, собирали пыль или ветшали с течением времени. В Скарсдейле я понял, что предпочитаю жить так, как живу. Пакстоны отбили мне всю охоту.

Конечно, будь я хоть чуточку более зрелым, я бы понял, что настоящая Кейт — это не Кейт из Вестчестера и что я мог бы помочь ей окончательно стать другой.

Из всех печальных слов[145] и так далее…

Я уже рассказал вам, что было с Кейт дальше. Родни пошел в «Храм народов»[146] и погиб в Гайане. Их родители развелись, мать открыла в Скарсдейле клинику для женщин — жертв насилия, отец сменил Вестчестер на Марбелью[147] и фелляцию, каковую благодаря экстратерриториальности с радостью делал ему нью-йоркский гендиректор. Что до Лулы, то она вернулась в Гарлем и открыла на 125-й улице магазин с литературой по проблемам афроамериканцев. А я, что ж, я, разумеется, вернулся в Англию, один.

Тогда еще в моей жизни не было никакой Саскии. Но мне уже было понятно, что удовлетворить меня могут только