У смерти твоё имя - Диана Аркадная
– Кто это сделал? – спрашивает юноша, и голос его звучит особенно низко, скрадываясь к концу фразы как лист бумаги, который поднесли слишком близко к открытому огню.
Девушка отстраняется и принимается за привычные движения. Некоторое время она молчит, но Тимур продолжает требовательно смотреть на нее в ожидании ответа, и, не выдержав его пристального внимания, Сабина нехотя признается:
– Этот человек недавно потерял свою невесту, к тому же ожидавшую их ребенка. Каждый проживает горе по-своему. Он вот злится и ищет виноватых.
Сейчас, по прошествии некоторого времени, злость на Андрея в ней утихла. Пусть Сабина не могла прожить с ним его боль, она понимала, что невозможность найти и наказать убийцу может быть для него самым главным якорем, не дающим отпустить отчаянные чувства.
– При чем здесь ты? – Тимур хмурится, и две вытянутые к вискам брови сходятся на мгновение у переносицы, но во взгляде его нет того напряжения, которого можно было бы ожидать от человека, испытывающего искреннее недоумение. Девушка думает о том, что ее подопечный знает больше, чем показывает.
– Это я нашла его подругу мертвой, – объясняет она, продолжая разминать ноги юноши. – Я – единственная свидетельница.
Юноша запрокидывает голову к потолку и пару секунд что-то обдумывает. Наконец он спрашивает:
– А ты?
– Что – я?
Рот Тимура кривится в нетерпении, он приподнимает шею, чтобы посмотреть на нее.
– Ты сказала, каждый проживает горе по-своему. Ты горевала, когда ее убили? Эту девушку?
Вопрос ставит Сабину в тупик. Горевала ли она? Перед внутренним взором как наяву встают бледная Любовь Григорьевна, хмурый взгляд Давида Тиграновича, опухшие от слез глаза Ангелины. Помертвевшее лицо Андрея. За чередой всех событий она даже не задумывалась над тем, что испытала в связи со смертью человека, которого знала, с кем вместе даже часто обедала. Ее мысли были поглощены напряжением из-за внимания к ней убийцы, а после – переменами в ее жизни, состоянием матери.
Вспоминается сон в автобусе и долго не отпускавший тремор. Было ли ей действительно жаль или это просто мимолетный укол тоски, который случается у случайных прохожих, стоит им узнать о чужом несчастье?
Наконец она произносит:
– Я никогда не желала ей смерти. – И это единственные слова, в которые Сабина может облечь сейчас свои чувства так, чтобы это не было ни лишенной искренности формальностью, ни глубоко личным признанием того, значения чего и сама не осознает.
– Но испытала ли ты сожаление, когда ее убили? – настаивает юноша, и девушка не понимает, что именно он хочет услышать.
– Почему ты спрашиваешь?
– Хочу лучше тебя узнать. – Он пожимает плечами, но в глазах его какой-то особый блеск.
Сабина ничего не отвечает, возвращаясь к работе.
В образовавшейся тишине Тимур продолжает ее рассматривать. Его внимание оседает на ее коже, впитывается в волосы, одежду – во все, чего касается темный взгляд. Следующий вопрос юноши заставляет девушку замереть и выпрямиться:
– Ты ведь ездила сегодня к матери?
– Откуда ты знаешь? – Сабина поднимает на него глаза, чувствуя сцепившую рот скованность. Она не упоминала при нем, куда собирается.
– Секрет. – Тимур насмешливо улыбается, наблюдая за ее открытым недоверием.
– Ладно. – Девушка решает обязательно выяснить этот вопрос позднее. – Раз знаешь, зачем спрашиваешь?
– Мне интересно, каково это. – Зрачки юноши, кажется, полностью заполняют радужку, и Сабина видит себя в этих черных провалах, как будто она смотрит на собственное отражение в окне, ведущем на ночную улицу, безлюдную и непроглядную.
– Каково что?
– Жить со знанием, что член твоей семьи убил кого-то.
Девушка моргает, и незримая связь, протянувшаяся между их взглядами, лопается как перегретое стекло.
– Мне не нравится этот разговор. – Беспокойство и подавленность нарастают внутри нее.
Она встает с кровати и делает шаг к окну – на этот раз реальному. Напоминаниями о прошедшей грозе остались только серое скученное небо вдали и дышащая влагой земля, усеянная ледяной крошкой. Справа в ее ногу больно упирается угол письменного стола, и эта боль странным образом успокаивает.
Ей редко задавали такие вопросы, даже в прошлом. Обычно это было что-то о том, как все случилось. Смерть влечет людей, их манят истории о громких убийствах, о наказании, которое убийцы понесли или избежали, но их редко интересуют те, кто после убийства остался жить, будь то семья погибшего или семья убийцы, если только они сами не шли по стопам своего близкого. Так было и с Сабиной.
Сегодня она пережила столько малопонятных, изнуряющих чувств, которые несли ее в своем водовороте, как утлое суденышко в шквальной лавине, и не было видно края ясного неба или клочка суши, где можно было бы найти укрытие. Краткая встреча с матерью, невыносимая и приносящая пронзительное осознание реальности ее болезни. Недоверие и неуверенность, вызванные недомолвками Чиркена. Чужое горе и ярость, заставившие ее на мгновение вновь вернуться в ужасное время собственной беспомощности и страха.
– Для меня… – Слова все же срываются с ее губ, и кажется, что это говорит не она сама, а кто-то другой внутри нее, запертый непробиваемой стеной в глубине сознания. – Мир, в котором эта женщина – моя мать, отделен от мира, в котором ее обвинили в убийстве. Это две разные вселенные. И они почти никогда не соприкасаются.
Это и правда, и ложь.
Ее руку, безвольно повисшую вдоль тела, цепляют теплые пальцы, обвивая запястье. Девушка ощущает биение своего пульса, отбивающего быстрый ритм о кожу юноши. Она знает: он тоже чувствует это. Сабина накрывает их сцепленные ладони свободной рукой, как если бы хотела отстранить, но так и застывает. Ее большой палец остается на лучевой артерии Тимура, и теперь они слушают ток крови друг друга. Время пропадает, и только тени за окном становятся все плотнее.
– Расскажи еще раз историю про мальчика и сердце, – просит ее подопечный, разрывая молчание. Он смотрит на нее из-под густых ресниц и чуть надавливает на бьющуюся жилку ее пульса. – Мне нравятся твои сказки.
Сабина усаживается на краешек его постели.
– Чем они тебе так нравятся?
Юноша ослабляет хват на ее запястье и скользит кончиками пальцев вдоль ее предплечья, вызывая волну острых ощущений и мурашки по коже. Ей не хочется прерывать это прикосновение.
– Твой голос. Он был первым, что я услышал, когда очнулся в больнице, – признается Тимур. На его губах неясной тенью дрожит улыбка. – Всегда тихий, будто говор спокойной реки, но все равно
