Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
– Вам помочь? – проявил галантность дядя Гена.
– Не надо, – ответила спина.
Дядя Гена забежал вперёд.
– Здравствуйте.
– Ага, – кивнула женщина.
– Хорошая погода.
– Жарко. Хорошо, – от каждого её шага поднималась пыль.
– Простите, – встряла Ася, – Мы путешественники, ну не совсем путешественники, это я неправильно сказала. Точнее, я здесь в детстве жила, вот приехали, а здесь никого нет. А вы можете нам что-нибудь рассказать?
Женщина остановилась, словно задумалась, верить или не верить.
– Мы ищем барак на улице Герцена, – ухватилась за паузу Ася. – Название улицы помню, а номер дома – нет.
– Их всего два и было. Я жила в тридцать втором, а вы в каком?
– Я в том, что ближе к универмагу.
– Ну так это и есть тридцать второй.
– Точно? – Ася задохнулась от восторга. – И вы там жили? Может, вы помните Мурзиных?
– Помню, – вновь тронулась в путь женщина, – у него жена маленькая была.
– Да, да, это моя мама.
– И девочку помню. Всё время в окно выглядывала, на улицу её не пускали. Мы всегда уговаривали её отпустить. И Сашку Мурзина помню, на продуктовом фургоне нас катал. И жену его помню, Любой звали.
Тут Ася скисла.
– Её звали Гульназ.
– Любка!
– Гульназ!
– Люба её звали, – уже в пятый раз не согласилась женщина.
Ася даже грешным делом подумала, может, у брата было две жены. Однажды в детстве произошёл такой случай: они окучивали картошку, с огорода шли через Поскотину. Шли вчетвером: Ася, брат Сашка, его жена Гульназ с годовалой Юлькой на руках, а следом бежала какая-то крикливая старушка и обрушивала на них все проклятия мира. От неё поднималась высокая пыль, долго не садилась, отчего в носу свербило, глаза слезились. Вдоль обочины за ними медленно шла беременная женщина и, видимо, от этой же пыли плакала. Старушка кричала что-то про «поиграл и бросил», посылала бесконечные проклятия, а на шум из домов выходили соседи и реагировали по-разному: кто-то сочувственно вздыхал, кто-то злорадствовал. Может, та беременная женщина и была Любкой, тайной женой Сашки?
– У Любки брат Борис был, жена Катька, – продолжила вспоминать женщина.
Это в точку. Был брат Борис и Катерина. Ася больше не стала настаивать на имени.
– А как вас зовут?
– Нина.
– Нина, а с какого вы года? – Ася посчитала, что Нина старше её на семь лет. – А вы можете показать наш барак?
– Не могу. Могу только приблизительно показать, где он стоял. От барака даже фундамента не осталось. – Нина, рассказывая, неторопливо двигалась вперёд.
Асе всё надо знать. Понюхать, потрогать, почувствовать. Не знала, каких ощущений она ожидала, каких искала впечатлений. Но грусть, уныние и ещё какие-то едва различимые тяжести обхватили грудь кольцом и медленно сдавили. В отсутствующей улице, в осыпавшемся кирпиче разрушенных домов слова Нины пробуждали образы прошлого. Ася как будто слышала в них эхо других голосов:
– Здесь были только двухэтажные здания. Да и дороги здесь были шире. Сейчас всё борщевиком заросло. Птички семена принесли. Вот здесь был Колхозный дом, фруктами торговали, напротив стояли пивнушка, прачечная, закусочная. У нас её называли «харкаловка» – если отца потерял, ищи там.
Прачечную Ася помнила, но только в виде каких-то скрипучих металлических бобин, на которых беспрестанно крутились ребятишки, как на каруселях: влево – «трак-к-к-трак-к-к», вправо – «по-мо-м-ц-с-по-мо-м-ц-с». Отец не велел ходить на останки прачечной, пугал, что там живёт Баба-яга, которая всю ночь скрипит своими старыми костями и ржавыми зубами жуёт непослушных детей. Ася верила. И однажды закатила грандиозный скандал, когда кто-то из детворы попытался уговорить её сократить дорогу, пройдя через прачечную. Может, отец боялся, что Ася ненароком наткнётся на забулдыгу из «харкаловки». В детском мозгу такого страха не было. Да! Бабу-ягу боялась, а пьяниц – нет.
– Сходим к прачечной? – попросила Ася.
– Не люблю туда ходить, – отрезала Нина. – Во-первых, у меня времени мало, во-вторых, здесь кругом ямы, особенно после того, как ваша Любка нашла в сарае кувшин с золотом. Так копатели совсем обезумели.
Да, конечно, у них с дядей Геной была цель найти золото, но когда подобное прозвучало в обыденной речи, как само собой разумеющееся, словно рассказ про поляну белых грибов, это повергло Асю и дядю Гену в шок. Асю поразило, как он изменился: точно внутри его прежде хмурого и неразговорчивого настроения засияло солнце – так ярко озарила надежда. Он был бесконечно счастлив тем, что услышал про первую бутылку клада.
Ася уже открыла рот, чтобы задать кучу вопросов, но дядя Гена схватил её за руку и заставил замолчать.
– Вот там, за прачечной, была начальная школа, вот там, – остановилась Нина и, повернувшись спиной к дому учителей, показала в бурелом зелени, – памятник Героям Гражданской войны Деменеву и Потапову, ещё стоит, могу показать.
– Да, конечно, – к неудовольствию дяди Гены отозвалась Ася.
– Сыро здесь, – торя тропу в высокой траве, Нина переступала через камни.
Да, Нина умела говорить, у неё это великолепно получалось: уверенно, громко, не останавливаясь, не давая отвлечься, передохнуть, переключиться на иное. Хотелось, очень хотелось спросить про бутылки, хотя Нина произнесла слово «кувшин». Но Ася помалкивала, чтобы не прекратить эту связь. По крайне мере, появилась возможность поговорить, послушать, узнать. Нина знала доподлинно, о чём говорила, а для Аси всё было смутным, обрывочным, путаным. Вот и памятник в её воспоминаниях вырисовывался какой-то бетонной сваей. Ася шла следом, и чем глубже погружались в заросли, тем сложнее было совладать с желанием вернуться.
– Не вижу, ничего не вижу. Даже основания не осталось, – кружила в кустах Нина. – Тут каждый год фестиваль-реконструкция проходит, он вроде у них как под охраной был. Косили траву вокруг, а в этом году ничего не сделали. Дальше не полезу. – И Нина повернула назад.
Вновь вышли на дорогу, медленно тронулись вперёд.
– Туристы приезжают, спрашивают, где тут город-призрак, – с обидой в голосе произнесла Нина. – Я им говорю: вот она я, реальная, можете потрогать. Обозвали город призраком, а я помню, как мы здесь жили, как в садике природу изучали, насекомых. В школе на природу ходили, учителя нам всё показывали, каждую травинку любить обучали. Вот тут колонка стояла.
– А вы давно отсюда переехали?
– В девяносто шестом.
Ого! Как долго. Ася с родителями
