Горькая истина - Шанора Уильямс
Допив бурбон, он берет айпад, оставляет на столе чаевые и выходит из бара. Идет к автомобилю и замечает, что под дворником что-то застряло. Присмотревшись, Доминик видит, что это колышущийся на ветру белый бумажный листок. Через пару шагов можно различить, что с обратной стороны бумаги просвечивают жирные черные буквы. У Доминика перехватывает дыхание. Выдернув записку из-под дворника, он окидывает взглядом парковку. У входа в «Фокстрот» стоят и курят двое мужчин. Они смотрят на Доминика в ответ. Вдруг один курильщик оживляется и машет рукой – видимо, узнал губернатора. Кивнув обоим, Доминик торопливо забирается в салон.
Некоторое время он сидит за рулем, теребя записку дрожащими пальцами. Докурив сигареты, мужчины возвращаются в клуб. Когда они скрываются за дверью, Доминик опускает голову и наконец отваживается развернуть записку. От этого послания у него пересыхает в горле.
ЗАГЛЯНИ В БАГАЖНИК, БЕЙКЕР.
– Черт!
С судорожным вздохом Доминик комкает бумажку и кладет ее в подстаканник. Он едва осмеливается посмотреть в зеркало заднего вида, словно боится, что в машине кто-то притаился, но видит лишь кожаные сиденья и полоску оранжево-золотистого света от фонаря.
Он выходит из машины и осторожно приближается к багажнику. Заглянув внутрь, видит серую спортивную сумку и клюшки для гольфа, но не только. В багажнике лежит предмет, которому здесь не мес то. Доминик его сюда не клал, более того, он в первый раз его видит.
Перед ним маленький черный пакет из продуктового магазина, ручки завязаны свободным узлом. Доминик поднимает голову, высматривая человека, подложившего в багажник пакет. Как он вообще умудрился это сделать? Машина была закрыта.
Вытерев ладони о рубашку, Доминик тянется к пакету и развязывает его. Вот он открывает пакет, и шорох пластика сливается у него в ушах с громким стуком собственного сердца. В следующую секунду он закрывает рот рукой, пытаясь сдержать крик.
В пакете мертвая окровавленная ворона. Немигающие глаза-бусины устремлены на Доминика, и в них он видит свое бледное, как призрак, отражение. Доминику хочется на веки вечные провалиться сквозь землю, но вовсе не из-за птицы.
К вороньим перьям прикреплена фотография. Он подносит к глазам запачканный кровью снимок. Это Бринн в лаунж-баре «Галвестон». А позади нее стоит он сам, его лицо отчетливо видно. Он повернулся в сторону, будто с кем-то разговаривает, однако узнаваем безошибочно.
Трясущимися руками Доминик переворачивает фотографию. На обратной стороне тем же черным маркером выведено:
СНАЧАЛА ОДИН ГРЕХ, ПОТОМ ДРУГОЙ.
ОХ И ВЛЯПАЛСЯ ТЫ, ДОРОГОЙ.
23
ДЖОЛИН
Доминика нет дома, мой муж просиживает штаны в «Фокстроте». Как я об этом узнала? Около полутора месяцев назад, пока он спал, я включила у него на телефоне передачу геоданных. Поэтому мне точно известно, где Доминик. Увидев, что он в клубе, я еле удержалась, чтобы не поехать туда и не устроить грандиозный скандал с требованием объяснить, откуда взялись офшоры.
Но на такое мне духу не хватило. После маминого визита я проверила все свои счета в «Тру ойл» и позвонила Аните. Та подтвердила, что часть акций действительно продана. Анита сообщила названия банков, куда перечислены деньги от продажи, но оказалось, что доступ к счетам можно получить только при личном присутствии.
– Значит, чтобы разобраться, куда уходят мои деньги, я должна лететь в Мексику и Италию?!
Я мерила шагами гостиную с бокалом в руке, хотя для вина было рановато.
– Боюсь, что да. Отсюда я ничего сделать не могу, только заморозить вклады.
– Я здесь ни при чем, Анита, – заверила я. – Зачем мне деньги в Италии или в Мексике? Я там даже ни разу не бывала.
А жаль. Съездить в Италию – моя мечта.
В трубке послышался вздох Аниты. До меня доносились вопли ее играющих детей. Жаль, что я побеспокоила ее в выходной, но нужно разобраться, что происходит.
– Вот что я тебе скажу, Джоуи…
От этого обращения я ощутила укол ностальгии и застыла на месте, не успев сделать глоток вина. Только родители называли меня Джоуи. У папы всегда получалось ласково, мама говорила покровительственным тоном. Но Анита – почти член семьи, и порой она тоже так ко мне обращалась. Почему-то сейчас полузабытое детское имя заставило встряхнуться, будто до этого момента я была бледной тенью себя прежней, а теперь снова стала собой.
– Поговори с мужем, хорошо? – между тем велела Анита. – Не знаю, известно тебе об этом или нет, но именно он распорядился, чтобы я открыла счета для средств от продажи акций. Сказал, что у вас туго с деньгами и это ваше обоюдное решение. Ты поручила ему заняться этим, потому что тебе якобы стыдно. На документах, представленных для одобрения правлением компании, были твои подписи, к тому же у вас обоих есть доступ к акциям, и я думала, что Доминик действует с твоего согласия. Теперь я понимаю: надо было позвонить тебе и все уточнить. Я перед тобой виновата.
– Но я…
Я стояла посреди гостиной, часто моргая. Не желая плакать, я набрала полную грудь воздуха и зажмурилась, чтобы непролитые слезы перестали жечь глаза.
– Заморозь все средства, а я подумаю, что предпринять.
– Завтра же этим займусь. – Анита помолчала. – И кстати, Доминик обналичил несколько облигаций. Вырученные деньги вместе со средствами от продажи акций переводятся на три счета – на три, а не на два, Джолин. Твоей матери я об этом не сказала, но третий счет в Южной Каролине.
– В Южной Каролине? – повторила я.
– Да. Хорошего вечера, – попрощалась Анита, и на этом разговор закончился.
Прошло несколько часов. Я улеглась в кровать с бутылкой вина, прикончила ее и вдоволь наревелась. Перед тем как уснуть, написала Дафне, предложив встретиться в понедельник, и она пригласила меня на ланч.
Сейчас я в доме лучшей подруги, сижу на мягком кожаном диване в ее гостиной. Створки одного из окон открыты, впуская внутрь осенний ветерок. Его дуновение приятно холодит. Если бы ветерок с той же легкостью успокоил мои нервы! Но нет, мне все так же не дают покоя мысли о Доминике, его обмане, о счетах и даже о попытке залезть к нам в дом. Вокруг один сплошной хаос, а я в его эпицентре, но при этом даже не догадываюсь, что происходит.
