У счастья нет морщин - Анн-Гаэль Юон

– Пожалуй, если так на это посмотреть…

– Конечно! Давайте улыбнитесь. У вас еще есть время подумать. И если вы решите оставить ребенка – я уже знаю, что это мальчик, – то, думаю, этот добряк месье Ивон скоро сделает его своим заместителем. Не говоря уж о кухарке, которая будет наливать ему в бутылочку манную кашу! Ну же! Выше нос! Но пусть это не помешает вам делать свою работу как следует!

По лицу старушки пробежала мимолетная улыбка. Это было лишь незаметное, сдержанное проявление доброты, но оно не ускользнуло от Жюльетты.

Некоторое время они сидели в тишине. Полетта затуманенными глазами смотрела на Леона. О чем она думала? Возможно, о Жюльетте. Возможно, о ребенке, который медленно, но верно занимал свое место в ее животе. А может быть, о том, которого она сама не решилась сохранить, давным-давно.

Жюльетта положила свою руку поверх руки Полетты. Синие извилистые вены пожилой дамы уходили под рукав халата. Рядом с ней Жюльетта чувствовала себя сильнее.

Казалось, она только что пережила шторм. Теперь все прояснилось.

Леон мяукнул. Полетта убедилась, что к Жюльетте вернулся румянец, и встала, чтобы уйти.

– Мадам Полетта?

Старушка обернулась.

– Спасибо.

Полетта молча вышла из комнаты. Только аромат роз, оставшийся в комнате, убеждал Жюльетту, что все это ей не приснилось.

Девушка глубоко вздохнула. Сердце ее теперь билось спокойнее. Она удобнее устроилась в кровати, размышляя над словами своей нежданной гостьи. Мадам Полетта была воительницей. Воительницей с большим сердцем.

22

В воздухе витал умопомрачительный запах поджаренного хлеба.

Постояльцы собрались вокруг стола на завтрак.

– Как спалось? – бодро спросила Марселина. – Я в отличной форме! – прибавила она, откусывая от намазанной маслом булки.

Нур бросила на нее мрачный взгляд. Она не спала почти всю ночь и до самого утра гадала на картах.

– Ой, а вы, месье Ивон, сегодня, кажется, неважно выглядите! – продолжала Марселина, невосприимчивая к сигналам, исходившим от Нур.

Месье Ивон что-то пробурчал. Он не любил болтать по утрам. К тому же он тоже плохо спал. Посетитель с сигарой не давал ему покоя по ночам. Месье Жорж появился на лестнице в спортивном костюме. Лицо Марселины просияло. Она вытерла крошки вокруг рта и прокричала:

– Я готова, месье Жорж!

Он непонимающе смотрел на Марселину, пока она, обутая в кроссовки, не подбежала к нему рысцой.

– Я подумала, что вам не помешает компания!

– Э…

Он озадаченно посмотрел на Жюльетту, которая беспомощно подняла руки и улыбнулась уголками губ.

– Ну что ж… Тогда вперед! – сказал месье Жорж, словно подбадривая самого себя.

Они вышли вместе, месье Жорж в своих безупречных белых шортах и Марселина рядом с ним. Как только за ними закрылась дверь, Жюльетта и остальные разразились смехом.

– Бедный месье Жорж! – воскликнула Нур.

Полетта воспользовалась случаем, чтобы незаметно пробраться наверх. Оказавшись в комнате месье Жоржа, она осторожно открыла большую коробку. Запустив руку внутрь, она достала толстую пачку писем и сунула ее в карман. Затем она быстро вернулась к себе. Мельком взглянув на часы, отметила: до возвращения месье Жоржа с пробежки оставался час. Этого времени более чем достаточно. Полетта закрыла дверь на ключ, поставила пластинку с Шопеном и опустилась в кресло. Леон, которого она раньше не заметила, устроился у нее на коленях.

Конечно, эти сентиментальные письма ужасно раздражали ее, но мысли постоянно возвращались к ним. Она объясняла это скукой, от которой страдала с самого приезда сюда. Или это было любопытство к месье Жоржу, чью загадочную натуру она никак не могла раскусить? Что такой элегантный и образованный человек делает в этой занюханной дыре? Откуда у него такие познания в лошадях и скачках? И что означают все эти письма? С нескрываемым удовольствием она погрузилась в чтение.

Париж, 1 мая 1953 года

Солнце мое,

наконец-то наступил май.

Я так люблю начало этого месяца! В эти дни кажется, что мы способны на все. Есть даты, которые дают тебе силу победителя. И другие, когда хочется, чтобы день скорее закончился. Я родился 17 февраля, ты знала об этом? Это ужасная дата. Она навевает мысли о моросящем дожде, тающих снежинках, о пронизывающем до костей ветре и замерзшей герани. Представь себе: сегодня утром я прочел в газете статью. Один спортсмен ответил на вопрос журналиста о секрете своих побед: «На сколько лет вы себя чувствовали бы, если бы не знали своего возраста?» Что скажешь? Забавный способ посмеяться над временем, отказавшись его отсчитывать, не правда ли? Вот тебе сколько было бы? Для меня, ласточка моя, тебе всегда будет двадцать три…

Полетта внимательно изучила письмо. Она искала подсказку, которая помогла бы ей разгадать эту таинственную переписку. Она перешла к следующему посланию.

Париж, 3 мая 1953 года

Моя вечная любовь,

знаешь ли ты, что молоко бегемотов такое же розовое, как твои ногти? Уже представляю, как ты морщишь носик, разглядывая свои тонкие пальчики. Да-да, конфетно-розовое! Признаюсь, я никогда его не пробовал! Но я приготовил бы из него коктейль, если бы ты подарила мне хоть один вечер с тобой. Мы пошли бы к Джо, в тот бар на углу Седьмой улицы, где наливают ром со всех концов света! Мы слушали бы джаз и притопывали в такт ногами! Старый добрый Гленн, несомненно, почтил бы нас своим присутствием. Мы танцевали бы до утра, а затем, когда солнце позолотило бы верхушки небоскребов, мы пошли бы есть картофель фри в маленький ресторанчик по соседству. Видишь, мое сердце? Счастье – это немного соли на картошке фри. Или, может быть, это одно слово от тебя?

Она вздохнула. От этих бестолковых излияний у нее разболелась голова. Похоже, месье Жорж был очень терпелив.

Она развернула еще одно письмо. Оно было измято сильнее прочих. Было видно, что его много раз доставали и держали в руках. Пятна на бледных чернилах – слезы? – слегка искажали текст.

Париж, 13 мая 1953 года

Моя дорогая,

должен сказать тебе, что я в отчаянии от твоего молчания. Я пытался связаться с тобой через театр, но мне сказали, что тебя там нет. Это правда? Не знаю, что и думать, понимая, на что он способен.

Поэтому я только что вернулся из турагентства, где купил тебе билет. Отправляю это письмо в театр, где, надеюсь, Теодор передаст его тебе. Оно слишком ценно, чтобы рисковать тем, что оно попадет в чужие руки. Говорю со знанием дела – челюсть моя еще не забыла.

Посадка на «Биг-Ю» запланирована на утро 30 июня. Непотопляемое металлическое судно, которое несколько месяцев назад унесло меня от твоих больших ясных глаз. Я буду ждать тебя в Гавре. Мое сердце уже колотится при мысли о том, как я увижу твою маленькую хрупкую фигурку, спускающуюся на пристань. Какое счастье! Тебе понравится здешнее лето! Фейерверки на 14 июля и полуночные купания в Средиземном море!

Ко мне возвращаются и смелость, и желания! Я даже купил твое любимое французское печенье «Пти Лю». То, что ты называешь «Пети Лу»[8]. Здесь нет «Орео». Помнишь, ты учила меня, как нужно есть это черное печенье? Поворачивая к себе внутренней стороной и слизывая белый крем. А потом я показал тебе, как в детстве отламывал уголки у «Пти Лю» и приберегал их напоследок.

Ну что ж, прощаюсь с тобой. Подтверди мне, что получила это письмо. Достаточно будет простой телеграммы.

Со всей моей, тоже непотопляемой, любовью.

Полетта порылась в стопке утащенных ранее у месье Жоржа писем и достала небольшой белый купон с логотипом United States Line. На нем пожелтевшими чернилами было написано:

Взрослый

Корешок должен храниться у пассажира до конца рейса:

Мисс Глория Габор