Рассказы об эмоциях - Марина Львовна Степнова

Гущин шел домой. Уже стемнело. Город молчал, и на небе появилась луна, с которой как будто сыпалась известка. Гущин был пьян и, прищурившись, писал похабное сообщение Инге Рустанович. В одном из окон его дома горел свет, и в нем, как и каждую ночь, медленно кружился черный силуэт старика Виктора, чье отчество он все никак не мог запомнить. Кисти вытянутых рук покачивались в такт шагу, и Гущину казалось, что старик, поворачиваясь лицом к окну, как будто подмигивает ему и слегка кивает головой. Гущин смотрел на это окно и повторял про себя шепотом: «Господи, где я? Где я?»

Декабрь 2021 г.

Алексей Сальников

Но пока…

Отец останавливается и с явным удовольствием от собственной правоты глядит на сыновей, которые окучивают картошку. Ведра с водой в его здоровенных руках кажутся пустыми, игрушечными, как для возни в песочнице. Чуть наклонив голову в сторону, будто просматривая школьный дневник под еженедельную роспись, отец говорит:

– Во-о-от, я же говорил, что вчера надо было окучивать! Проленились, братья-акробатья! Вот теперь загорайте. А могли бы уже гулять! А? Че смотрите? Смотрят они…

Вчера было пасмурно и прохладно, сегодня солнце, дикая жара, белая, как фотовспышка. Прогноз обещает тридцать два градуса еще неделю. Младший Миша подбирает с земли полуторалитровую бутылку с водой, пьет, слегка льет на голову и лицо. Ему всего одиннадцать, но старший шестнадцатилетний Саша чувствует себя если не самым маленьким, но уж самым жалким в семье точно, потому что у младшего брата почти все получается как-то ловчее и проще. У Миши, отца и матери белые ровные зубы, а у Саши желтые, да еще и с заметной пломбой между резцами. Миша, отец, мама – подтянутые, а Саша не сказать что полный, вовсе нет, но кожу, которая его покрывает, он ненавидит, ощущает, что одет в нее, будто в комбинезон, что она – дряблая, будто из дермантина сделанная, – чужая ему. Саша глядит на коричневого от загара отца, коричневого от загара брата, чувствует зависть, которая только усиливается вместе с тем, как зудящими покалываниями напоминают о себе прыщи на лбу и между лопатками. Саша не может ненавидеть папу и брата, потому что просто не за что, и стоит, испытывая отвращение к самому себе. Младший, так рассчитав дерзость в голосе, чтобы и казаться непокорным, но и чтобы не было нагоняя, отвечает отцу:

– Тут всего-то на час поработать. Больше стращал.

– То-то вы уже два ковыряетесь, – замечает отец.

– Так ты тоже в бак все воду не можешь натаскать. То в теньке сидишь, то кассеты в магнитофон выбираешь, то еще что-нибудь.

– Чин! Чин! Чингисхан! – кричит упомянутый магнитофон.

– Вовка, ну включи что-нибудь путное! Ну своих мыслей же не слышно! – это мама, выходя из дома, выплескивает тазик с овощными очистками в компостную яму.

– Я сегодня именинник, между прочим! Я сегодня вообще должен лежать кверху брюхом, а на мне весь дом! – возмущается папа без обиды в голосе и весело ковыляет в сторону бани.

Участок с картошкой братья мысленно поделили на две более-менее равные половины. Младший успевает расправиться со своей частью быстрее. Саша уже предвкушает, что сейчас появится повод погрустить и пожалеть себя в одиночестве, но Миша закидывает тяпку на плечо, хитро улыбается, переходит на Сашину половину и принимается окучивать картофельные кусты как бы навстречу брату, с противоположного конца огорода. Саша пытается вспомнить, чем заслужил такое хорошее отношение брата к себе, и не может. В памяти у него только то, как он давал брату подзатыльники, орал на него по пустякам сколько помнил, искал случая остаться одному. Буквально на днях Саша и его друзья выперли всякую мелкотню с поляны, чтобы самим погонять в футбол. По идее, это он, Саша, должен был закончить первым, а там уже подумать – помогать брату или нет. Однако уже неделю взросление накатывает на Сашу с особенной силой, он только и думает, что о сексе, из-за чего постоянно ходит с затуманенной фантазиями головой. Если поток фантазий на время прерывается, возникают грустные мысли о пропасти между ним, Сашей, и настоящим сексом да о том, что у него пока имеется: рука, а помимо руки – подружка Варя, позволяющая настолько мало, что можно считать, что никакой подружки Вари у Саши нет. Эти мысли не добавляют Саше живости, жара кажется особенно невыносимой, потное тело под футболкой скользкое, словно тиной покрыто, со лба капает, как с конца в финале дрочки. Лицо вроде старой половой тряпки, которую сколько ни споласкивай, а все равно она полна мелкого сора, налипшей кошачьей и собачьей шерсти. Из-под комьев земли вылетает мошка и лезет в глаза, только успевай вытираться локтевым сгибом. Каждый раз, поднимая руку для того, чтобы смахнуть с лица пыль, влагу, насекомых, Саша чует, как пасет от его подмышек совершенно диким, даже его самого отпугивающим козлиным смрадом. Этот запах чем-то схож для него по смыслу с картинками, неостановимо промелькивающими у него в голове, такими же душными, скользкими, горячими. Такое сходство внешнего и внутреннего наполняет Сашу чувством злорадного самоуничижения. Оно тем более усиливается, когда то и дело возникает эрекция на девять или три часа, предательски подпирающая огородное трико, абсолютно бесполезная на этом лишенном какого-либо соблазна, перерытом участке земли. Саша кажется себе таким же бессмысленным, как эти стояки на огороде, потому что скоро заканчивается школа, а он ничего не любит, ничем не увлечен, кроме обнаженки в газетках и на телеэкране, не представляет, куда будет поступать, чем будет заниматься всю оставшуюся жизнь. Ему кажется, что он заменит собой местного деревенского дурачка, заселится в его покосившийся дом с мутными стеклами, когда тот умрет, но и тогда станет всего лишь его бледной тенью, потому что местный деревенский дурачок в свое время получил два высших образования, а уж потом опустился непонятным для деревенских образом. Просто опустился, без выпивки, без наркоты, без безумия, а будто махнул на себя рукой – и все. У дурачка ушло на это лет двадцать, Саша чувствует, что уже готов.

– Уж! Уж! – кричит Миша, бросается на землю и притаскивает змею Саше, тычет ему в лицо, изображает шипение кобры.

Саша смотрит в полные азарта глаза брата, веселые, честные, и уверенно думает: «Таким, как я, ты никогда не будешь».

– Ладно-ладно, отпусти зверюшку, – говорит Саша.

– Сам знаю! – отвечает брат. – А то давай ее