Черная метель - Элисон Стайн
«Надо им сказать», – думала я.
Мне казалось, что так я стану им ближе. Подружки увидят, что я одна из них, что у меня тоже есть проблемы.
Но стоило мне открыться им – я сделала это в восьмом классе, ночью, во время одной из наших вечеринок с ночевкой, – стоило сказать, что я глухая на одно ухо и в школе мне приходится все время напрягаться, чтобы расслышать, что говорят учителя, да и сами мои подружки, как выяснилось, что это совсем не такая тайна, как у них.
Она было серьезнее, чем развод родителей Эмили, боязнь Джун летать на самолетах и даже пищевая аллергия Фрэнки. Она была какой-то стыдной – по крайней мере, так ее восприняли мои подруги. В отличие от их секретов, эта тайна возлагала вину на открывшего ее.
Они все отпрянули от меня – мы лежали на ковре в подвале дома Изабель. Они закрыли руками лица, а заодно и рты, так что я стала еще хуже их слышать. Они не верили. Не хотели верить. И они меня очень, очень жалели.
«Какой ужас», – сказала Эмили.
«Что же ты нам ничего не говорила?» – спросила Фрэнки.
«Получается, ты нам всю дорогу лгала», – констатировала Изабель.
Но я же не лгала. Ведь никто никогда не спрашивал у меня про слух, даже самые давние подруги; я просто не поднимала эту тему сама. И что они думали каждый раз, когда я что-то неправильно понимала, отвечала невпопад или выпадала из общей беседы?
«Я думала, что ты просто стерва», – объяснила Изабель.
Обидное слово. Первый раз в жизни я услышала такое в свой адрес. Это она так думала? А остальные? Почему мне никто ничего не говорил?
«Ну так и ты нам ничего не говорила», – объяснила Джун.
«Подружкам не врут, – заявила Изабель, самая старшая, самая симпатичная, с пушистыми светлыми волосами и голубыми глазами, к тому же обладательница самой красивой личной комнаты. – С врунишками не дружат».
«Я не врала!»
«Нет, врала!»
Вот так они это объяснили. Я вводила их в заблуждение.
Изабель отвернулась и принялась что-то писать в телефоне. Это был знак, сигнал для остальных, чтобы они тоже достали телефоны. Они молча уткнулись в экраны, а я, как дура, сидела в сторонке.
Мои родители говорили, что телефон – это слишком дорого и он очень отвлекает внимание. Они говорили, что телефон вредит мозгу. Изабель рассмеялась над чем-то, глядя в свой экран. Раздался сигнал: другая девочка получила сообщение. Оно передалось по всей группе, как в «телефоне», моей самой нелюбимой игре, потому что она всегда на мне заканчивалась. Я не могла шепотом делиться секретами с подругами, я их не слышала.
Оказалось, мне нельзя доверять. Оказалось, я на самом деле хитрюшка, которая все это время притворялась.
А я притворялась только для того, чтобы быть как все.
Но я не могла им это объяснить. Я сама еще этого не понимала.
В понедельник, наутро после моего признания, моих подруг в школьном автобусе не оказалось. Помнится, я подумала, как это странно – может, они все заболели? Позже я узнала, что их отвезла в школу мать Изабель – всех, кроме меня.
На занятиях девочки со мной не заговаривали, но на уроке у нас для этого и не было особой возможности. Пока учителя что-то бубнили у доски, я боролась с желанием передать подругам записку и никак не могла решить, что им написать.
«Вы на меня сердитесь?»
«В чем я виновата?»
«Я что-то не так сделала?»
«Ты не сделала того, что следовало», – мысленно отвечала я себе за Изабель – главную голову могучего пятиглавого дракона.
За обедом – одним из последних обедов Фрэнки за общим, недиетическим столом – я поставила свой поднос рядом с Эмили и Джун. Они отодвинули свои подносы. Я села, а они встали, взяли подносы и перешли к другому столику, где начали, смеясь, угощать друг друга фирменными сэндвичами.
Так ушли из моей жизни Эмили и Фрэнки, Изабель и Джун.
Вернее, это я ушла. Родители забрали меня из этой школы, узнав – хотя я, конечно, ничего не говорила – из своих взрослых источников, что надо мной издеваются. Со мной что-то случилось, и кто бы ни был виноват (была ли моя вина в том, что я открылась своим подружкам?), наказать следовало меня.
На кухне шли какие-то важные телефонные переговоры. Поздно вечером, когда я уже должна была спать, родители театральным шепотом с кем-то разговаривали. Слов я не могла разобрать, только свое имя.
И вот однажды утром, вскоре после того инцидента, я обнаружила на своем столике ряд заточенных желтых карандашей. С этого дня ты на домашнем обучении, объявила мама.
Отец давно этого хотел. Родители много читали о домашнем обучении, и вот, после пандемии и наводнения, час настал. Казалось, все стрелки указывают в эту сторону. Мои неприятности в средней школе были всего лишь последней каплей.
Если бы я присмотрелась повнимательнее, то давно заметила бы знаки.
«Это будет приключение для всей семьи, – сказала мама. – У тебя начинается новая жизнь. А старая жизнь закончилась. Прошедшей ночью».
До этого я не знала, что отец всерьез собирается забрать нас из школы. Даже слов таких не знала: «домашнее обучение». На информационные бюллетени и книги, которые читал отец, я не обращала особого внимания. На их обложках были изображены дети в цветочных коронах, которые играли в высокой траве, улыбались и держали в руках цыплят. Отец изучал информационные бюллетени и книги с такими названиями, как «Возвращение в Эдем», «Ежемесячник матери-земли», «План возвращения к земле», и задремывал над ними после ужина.
Мне казалось, что это просто советы по садоводству. Я не подозревала, что эти замусоленные страницы с черно-белыми иллюстрациями, типа «Каталога Вермонтского Магазина Садовых Товаров», имеют какое-то отношение к моей жизни.
Но именно на этих страницах отец познакомился с идеей домашнего обучения.
Потом в одном из рекламных бюллетеней он увидел объявление о продаже фермы.
Все это были послания, знаки судьбы: надо уезжать.
Школа – небезопасное место. От дочери отвернулись школьные подруги. Тогда мы сами отвернемся от школы. Информационные бюллетени подскажут, как это сделать.
В следующий полдень Сэм ворвался в кафе, весь какой-то взвинченный.
– Все утро носился, – выдохнул он, кладя шляпу на стойку; с ее полей, как сахарная пудра, осыпалась пыль. – Из-за вчерашней бури несколько хозяйств остались
