Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
– Сейчас принесу третье.
– Сколько?
– Гажимжян-домулло (учитель) уже заплатил.
– Детка, – обернулась женщина к Асе, – сбегай в гараж, спроси, что с рыбой делать, жарить или уху?
– Ага, – ринулась Ася и поняла, что не знает, где гараж.
– За воротами направо. Увидишь.
Всё завертелось как-то слишком быстро. Гараж скорее услышала и уловила по запаху, чем увидела. Навстречу выскочил крупный человек – на брюхе огромный кожаный фартук, лицо и руки перемазаны отработанным маслом. Он кричал:
– Что за адов бардак? Где ключ на восемь?
– У меня, – ответили ноги из-под машины.
Чумазый разругался с ногами так, что хуже слов Ася и не слышала. У ног оказалось красное лицо. Оно появилось из-под машины и, передразнивая чумазого издевательским фальцетом, объяснило, что чумазый сам виноват, у него дурацкая привычка разбрасываться инструментами. Но чумазый с трясущимися от злости руками напомнил ему про его мать самыми грязными словами. Беседа грозила перерасти в драку, и так бы и случилось, если бы не пришёл дядя Гена и всё не уладил.
– Домой, – коротко приказал он обоим.
– Гажимжян-усто (мастер)! – сбавил пыл чумазый. – Ну прости. Чёрт с ним, с ключом. Новый куплю.
– Домой…
Июль, 2008
Позвонил Руслан:
– Вы где?
– В Агрызе, поезд скоро. Как дела?
– У тебя тут такая здоровская торговля.
– А я тебе говорила…
– Носки? Сколько? Десять упаковок?! Ой, давай перезвоню…
Руслан отключился, а в большом окне вокзала снова появилось солнце. Уборщица с ведром прошла мимо, её голова оказалась в солнечном луче, и Асе почудилось, что белый платок вдруг превратился в лёгкий ореол святости. Видимо, войдя в здание вокзала, уборщица впадала в благостное состояние, знала, что здесь её ждали, ценили и уважали. Вокзал стал её вторым домом, и вытащить её отсюда было проблемой. Все её внутренние настройки, кажется, установлены навечно: поливать, протирать, мыть. Уборщица не так уж стара, и если найдётся умелец, то изменить настройки окажется не таким уж долгим процессом. Расцветёт мгновенно и позабудет, как ей дорог вокзал.
– Дядь Ген, а помнишь, как назывался тот цветок, которым Каттана лечила мне лишай?
– Не помню. Но если лишай, то, скорее всего, дурман-трава. Белым цвёл? Ты мне лучше скажи, как мы от Перми будем добираться?
– Не знаю, можно на поезде. Но, говорят, там отменили все рейсы, остался только один, ходит раз в сутки.
– А такси? Такси же не отменили?
– Нет, наверное…
Таксист Юрий был уверен, что все пассажиры ссыку-ны и жадюги, особенно старухи. И поэтому старух на борт не брал и сразу называл завышенную цену. Для приличия торговался секунд пять и, если не соглашались, отправлял клиентов молодым товарищам, которые по бедности соглашались на любую халтуру. Юрий не переживал, что упустил кого-то, – в крайнем случае забурится на весь день к Светке Кроссовке. Она сотворит такую анимацию, что кордебалету и не снилось. Да и расценки у неё божеские, без бесконечных нулей после циферки.
О, легка на помине. Как только в наушниках зазвучали томные вздохи, Юрий включил телефон, в ухо колокольчиком пролилась Светка Кроссовка. Конкретно зазывала на рыбалку и похотливо разбавляла разговор нецензурными словечками. Юрий пыжился не ржать в голос. Он уже заметил твиксов (так здесь называли разновозрастные пары: и неважно, это отец с дочерью, дядя с племянницей или муж с женой). Опыт подсказывал, что эти твиксы в поисках машины.
– Куда едем? – Таксист выдавил из себя коронную фальшивую улыбку, призванную привлечь, охмурить. У него получалось куда убедительней, чем у служащих банка.
– До Губахи.
– Восемь… До Верхней десятка…
– Пять километров разница? – начала торговаться Ася.
– Это пять километров по бездорожью, острые камни с карьера. И предупреждаю: если я чё подцеплю, то с вас шиномонтаж…
Ася с дядей Геной переглянулись.
– А долго ехать? – Дядя Гена спрашивал для раздумий, мысленно переводил рубли в узбекские сумы, американские доллары. Выходило дорого. Очень дорого. За такие деньги можно было купить ещё два травматика и ими три раза перекрыть поездку. Оглянулся на племянницу: вдруг и она поучаствует? Предлагать неудобно, не по-дядьгеновски. Она-то, наверное, уверена, что он по-прежнему «шун-де бохат». Был бы «бохат», не вписался бы в эту авантюру. Может, действительно рвануть на поезде?
– Двести девяносто километров, часов за пять управимся… туда и обратно…
– За пять? – всколыхнулась тревогой Ася.
– Да не ссыте, я зря не рискую.
Вновь томными вздохами ожил телефон. Юрасик уже приготовился ответить Светке Кроссовке, что готов срулить с ней на рыбалку. И дядя Гена это понял и опередил.
Через пятнадцать минут они уже выезжали из Перми. Ася с любопытством оглядывалась. Вне всяких сомнений, город изменился, появились современные высотные дома, ладно отреставрированные особняки. Особенно впечатлила аллея, разделявшая улицу на две части. Аллея упиралась в соборную площадь Архиерейского подворья. От него повернули направо – неожиданно мелькнул Краеведческий музей, речпорт, вокзал Пермь-1. Ася едва успевала их замечать.
– Примерно вот тут, – показал Юрий на вокзал, – стоял заводик-лесопилка. Отец мой здесь работал. Чуть, говорит, с голоду не умер.
Дядя Гена сказал, что тоже по молодости работал на таком. Днём пилили доски, ночью охраняли. На улице минус тридцать, он в дырявом ватнике, стоптанных валенках. Самое страшное – пропустить вора, всё на тебя спишут. Свои же и спишут.
– Бригадир ещё тот гад попался, денег не платил, то «пропьёте» орал, то штраф какой-то придумывал, – рассказывал дядя. – Тыкал в морду амбарную книгу: «У меня всё запротоколировано», а чего там написано, непонятно. А у меня четыре класса башкирской школы, по-русски ни бельмеса. Так я однажды на помойке кирзовый сапог нашёл. Подошва – в хлам. Из голенища сшил пару тапок. Продал. Домой картошки купил. Пока домой добирался, заболел. Мать неделю выхаживала: прополисом мазала, крепко в положок (холщовая ткань, которой пчеловоды укрывали рамки) пеленала, до одури в бане парила. Веником махала, бубнила всякие молитвы. Так, мёдом и святым словом, вылечила, других лекарств не было. Как только поднялся, так и решили трогаться в Узбекистан. Мать распустила косы, вынула монеты из чулпы. Она же до замужества был дочкой бая. Когда отец пришёл свататься, её папаша искренне оскорбился: «Да что ж ты, голожопый, удумал? Заработай на дом, лошадь купи, вот и приходи». А отец, оборзевший от революционного беспредела, пообещал будущему тестю: «Вот подпущу красного петуха, враз одинаковыми станем». Бай уже пуганый был, четыре раза его раскулачивали. Но он упрямый: чулпы продаст, вновь дом поставит, скотину купит. Революционеры орут: «Кулак! Кулак!» Шашками рубят, хлеб гребут. На пятый раз бай восстанавливаться не стал, плюнул, на печке растянулся, но бояться не
