Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин
…Последним пришёл за письмами солдат третьего взвода Силин.
Это был скуластый спокойный широкоплечий человек, крепкий как дуб, и фамилия Силин очень шла к нему. Он был без шинели. Ватник его, подпоясанный ремнём, был запачкан той же грязью, что и брюки капитана. С одного бока на ремень были подвешены тёмные шершавые яблочки гранат, с другого, в сумке, – круглый автоматный диск, немного оттягивавший ремень книзу.
Бреясь, капитан внимательнее, чем к другим, пригляделся к нему.
Получив письма, Силин озабоченно перебирал их в руках. Горько улыбнувшись, он растерянно огляделся по сторонам.
– Опять нет? – спросил капитан, поймав его взгляд.
– Нету, – вздохнув, сказал Силин.
– Не горюйте, всё будет хорошо, – сказал капитан. – Верьте мне.
Вот уже месяц прошёл, как Силин не получил из дому ни одного письма. А до этого ему написали, что дочка больна воспалением лёгких.
– Как там фашисты? – спросил капитан.
– Ничего, – глядя в одну точку, ответил Силин. – Только догадались, наверно. Светить стали часто и стреляют. Всю дорогу ползти пришлось. – Он помолчал, вздохнул. – А письма нет…
– Не горюйте, – сказал капитан.
– Спасибо, – глухо отозвался Силин. – Вы же знаете…
– Знаю, – сказал капитан.
Они были земляками, хотя и не виделись до войны ни разу: Москва велика!
Силин ушёл, ссутулясь, тихо притворив за собой дверь. Было слышно, как он сказал что-то солдату, стоявшему у входа в блиндаж. Наверно, про письмо.
Побрившись, капитан пошёл умываться. Вода была холодная. Он долго, с удовольствием фыркал и плескался, подставляя пригоршни под кружку, из которой поливал ему ординарец. К тому времени грязь на брюках уже подсохла, и он стал чистить их, а когда привёл наконец себя в порядок и сел читать письмо, ночь уже кончилась.
Наступал рассвет, медленный и серый. Сзади, над озером и прибрежными кустами, скрывая их, плотной сизой завесой лежал туман.
Силин, выйдя от командира роты, постоял немного возле дверей, привыкая к темноте. Когда в сырой ноябрьской ночи его глаза стали различать силуэты деревьев, стены разрушенного фольварка, он вскинул автомат на ремень и пошёл вдоль оврага, скользя по глинистой тропке, роняя плечом с веток кустарника капли прошедшего ночью дождя. Было тихо. Изредка лишь впереди простучит пулемёт, пролетят над землёй, словно вперегонки, светящиеся точки пуль да неслышно раздвинет на несколько секунд плотную ночную тьму стремительно взлетевшая вверх ракета.
Выйдя к фольварку, Силин пролез сквозь разломанный снарядами забор, вдоль которого росли цепкие, колючие кусты боярышника, и спрыгнул в траншею. Здесь никого не было. Он пошёл по траншее, держа автомат в руках, чтобы не выпачкать его в глине.
В кармане лежали письма. Для него среди них не нашлось даже маленькой открытки. Хотя бы два слова: живы, здоровы. Ему бы и этого хватило. А сейчас было горько и беспокойно.
Траншея кончилась. Это была та самая траншея, которую сегодня покинул их взвод, чтобы продвинуться, как приказал капитан, вперёд.
Силин постоял, осторожно вглядываясь в темноту. Потом вскарабкался на бруствер и побежал, пригибаясь, по полю. Взметнулась в небо ракета. Он упал, распластался на сырой земле, плотно прижался к ней всем телом. А когда свет ракеты померк, побежал дальше.
Весь взвод уже окопался. Солдаты теперь стояли где по пояс, где по самые плечи в земле, соединяли свои индивидуальные позиции ходами сообщения. Разговаривали мало. Он прополз мимо каждого окопа, шёпотом называя фамилии, роздал письма.
Его окоп был на самом фланге. Взявшись за лопатку, он принялся остервенело выбрасывать землю, стараясь хоть этой работой заглушить в себе тоску и обиду.
Когда занялся белый день, Силин сидел в своём окопчике, поглядывая на вражьи позиции, выискивал, куда бы стрельнуть с толком.
Соединить свой окопчик с другим он не успел. Фашисты, увидев свежевырытую землю на холме, совсем взбеленились. Только махнешь лопаткой, сейчас же поднимают самую отчаянную стрельбу. «Ладно, – решил Силин, – отсижусь до потёмок, а там прокопаюсь к соседу. Благо до него всего каких-нибудь семь шагов».
А фашистам, видать, очень не по вкусу пришлось, что советские солдаты выбрались на высотку, – они стали бить по высотке из миномётов и орудий, и окопчик Силина несколько раз засыпало землёй. Отплевываясь и отряхиваясь, протерев глаза, поправив каску, он вновь и вновь вглядывался во вражеские позиции. Скоро оттуда выбрались зелёные фигурки с автоматами и побежали к высотке под прикрытием артогня, который стал ещё гуще, так что вся высотка, окутавшись пылью и дымом, ходуном, казалось, ходила от разрывов. Силин разложил возле себя гранаты, осмотрел автомат и сказал себе хрипловатым от волнения голосом:
– Ну, держись, Силин!
И только он произнёс это, оглядываясь, как фашистов, бежавших к высотке, начало чем-то подкашивать, и все они, кто ещё не упал, будто повинуясь настигшей их неумолимой силе, повернули назад. И тогда удивлённый Силин услышал справа и слеза от себя яростный стук пулемётов и увидел, что снаряды плотнее, чем на высотке, начали ложиться по фашистским окопам и по лугу, где бежали враги.
И тогда с волнением, вдруг охватившим его, Силин подумал: «Это капитан наш жизни фашистам даёт» – и представил, как командир, полночи провозившийся с ними здесь, а потом брившийся у себя в блиндаже, стоит сейчас на НП, а рядом с ним артиллеристы и миномётчики передают по телефону команды на свои батареи. И те, разрывая тишину, бьют по фашистам страшным беглым огнём, ставят непроходимую завесу перед высоткой, а с флангов косят, захлёбываясь в остервенении, пулемёты других взводов…
Полчаса спустя все утихло. Силин, прислонившись плечом к окопу, вытащил из вещевого мешка хлеб и консервы и, поглядывая, не высунется ли где-нибудь фашист, стал закусывать.
Вдруг за спиной зашуршал песок. Силин вздрогнул, оглянулся, и в это самое время к нему в окопчик спрыгнул капитан. Отряхнулся, весело поглядел на бойца, растерянно застывшего перед ним, подмигнул в сторону гитлеровцев.
– Ну как они, очень, видать, перепугались?
Силин сказал, откашлявшись:
– Так что, товарищ капитан, позиция очень удобная, – и похлопал по автомату: – Двоих они уже не досчитались вот от этого «орудия»!
– Хорошо, – сказал капитан. – Благодарю от имени Родины, – и протянул руку солдату: – Поздравляю вас с праздником, товарищ Силин… С праздником и с хорошими вестями.
Он, не торопясь, полез в карман гимнастёрки и достал оттуда сложенный вчетверо лист бумаги.
– Вот что пишет мне жена про вашу дочку: «Я ходила по тому адресу, который ты прислал мне, и всё узнала. Девочка была очень больна, и я помогла,
