Камни падают в море - Александр Николаевич Туницкий
Настя отвернулась, стала щелкать замочком сумки, потом спросила капризно:
— Ну, что ж вы молчите?
Василий нашел в темноте ее руку, отнял сумку, положил руку себе на колени и после этого притянул девушку к себе.
— А ведь я, кажется, влюблен в тебя, Настя…
— Ну? Как я рада… — отозвалась Настя, вырвавшись.
И Василий почувствовал, что она в самом деле рада его признанию и не считает нужным скрывать это.
— А ты любишь меня?
Настя поднялась, одернула платье и, секунду подумав, очень серьезно ответила:
— Не знаю еще… Кажется, нет.
А когда он тоже поднялся и сделал к ней шаг, строго предупредила:
— Не смей!.. И потом, знаешь, со мной вместе учится Витька Морозов. Он хочет, чтобы мы были всегда вместе. Он мне совсем не нравится, но мне жалко его, я боюсь, что он начнет пить. Я совсем не хочу, чтобы из-за меня спивался человек, понимаешь?
Василий решительно ничего не понял в этом объяснении, кроме того, что есть на свете какой-то Витька, у которого, кажется, больше шансов, чем у него.
С этого дня, оставаясь с ним наедине, Настя постоянно была настороже. Дружбу свою она предложила первая, не оглядываясь и не задумываясь, почти навязчиво. Любви, как оказалось, отдавать не хотела. Ни одного нежного слова. Ни одного взгляда, в котором хоть что-нибудь можно было прочесть, кроме дружеского расположения. И вышло так, что Василий пресек слухи о своей женитьбе на Люсе. Досужие городские кумушки хорошо знали, что с Люсей у него все покончено. Не знали они лишь того, что он, с их точки зрения, — завидный жених, стал, как о счастье, мечтать об улыбке и ласковом слове рыжеволосой, бойкой, похожей на мальчишку студентки, которая проводила в их городке свои каникулы.
На следующий день у Василия состоялось неприятное объяснение с Люсей. Они встретились около магазина и пошли рядом. Моросил дождь, однако оба они не обращали на него внимания.
— Я не думала, что ты так можешь поступать, — сказала Люся. — Хотела бы я знать, что ты нашел в этой девчонке… Странно как-то ты себя ведешь!
— Видишь ли, Люся, я, собственно, не давал тебе никаких оснований… — мягко начал Василий.
— И тебе не стыдно! — перебила его Люся.
Да, ему было стыдно и гадко, и он понимал, что весь этот разговор ни к чему, все равно он ни в чем не убедит Люсю. Он смотрел по сторонам и тоскливо слушал, не пытаясь больше возражать и стараясь найти повод, чтобы поскорее уйти.
А вечером Василий сидел у Насти, пил с ее отцом, толстым и добродушным доктором, какую-то удивительно вкусную наливку, рассказывал о себе — о том, как в сорок первом году в окружении он вместе с товарищами из сыромятных ремней готовил варево, как выходил из окружения и как в сорок пятом году воевал в катакомбах Берлина. Потом Настя показывала альбом с фотографиями друзей и подруг, откуда она предварительно вынула карточку Витьки Морозова, а Василий старался вырвать у нее эту карточку. После этого Настя села за старинную фисгармонию и очень хорошо сыграла несколько вещиц.
В начале двенадцатого старый доктор принялся раскладывать пасьянс, а они оделись и пошли прогуляться. На улице снова моросил дождь, и Василий сказал, что у него есть плащ. Настя засмеялась в ответ, ее зеленоватые глаза при этом странно блеснули.
— Не беспокойся, — сказала она, — я возьму зонтик.
Правда, зонтик она так и не раскрыла и позволила Василию накрыть себя плащом, а заодно и обнять за плечи.
На берегу реки было грязно и вязко, но они дошли до бревна, на котором сидели прежде.
— Ну кто же, Настя, я или Витька Морозов? — нерешительно спросил Василий.
— Кажется, ты, — так же нерешительно ответила Настя.
Было сыро и прохладно, она, наверное, озябла, и потому у нее дрожал голос.
— Тебе холодно, у тебя зубы стучат, — сказал Василий.
— Нет, нет, не холодно… а впрочем, я не знаю… понимаешь, ничего не знаю и не понимаю, — невпопад отозвалась Настя. — И это я только сейчас поняла, минут пять назад.
Василий прижал ее к себе и стал целовать, и она больше не вырывалась.
— Пускай спивается Витька Морозов! — очень громко сказал, почти крикнул Василий, чувствуя, как яростно бьется в висках кровь и как ликующая радость охватывает его.
— Ой, не говори так, — тихо отозвалась Настя, и спрятала голову на его груди, и стала покорной, и снова позволила себя целовать, и почти совсем не вырывалась.
Дождь становился все сильнее, вода в реке бурлила и клокотала, волны со стонущим шумом ударяли в берег. На середине реки виднелся красный огонек: это буксир тащил темную громаду — баржу. Женский голос на барже выкрикивал какое-то непонятное слово, мужской голос с буксира отвечал тоже что-то невнятное. Волны и ветер мешали пароходику, и он почти стоял на месте.
Василий и Настя встали и пошли к городу. Говорить не хотелось, да и не нужны были сейчас этим товарищам никакие слова. Они шли молча, прижавшись друг к другу.
…Но всему приходит конец. И когда не дорожат временем, оно не торопится. Но как только появляется желание продлить дни и часы, время начинает скакать галопом. Отпуск у Василия подходил к концу, надо было возвращаться в полк. Через два года Настя заканчивала институт. Два года надо было ждать. Два года переписываться, мечтать об очередных отпусках, надеяться и опасаться, верить и клятвенно заверять друг друга.
В эти последние дни у Василия состоялось еще одно объяснение, на этот раз неприятное. На рассвете, простившись с Настей, он вернулся домой — и удивился. Татьяна не спала. Она сидела с книжкой в руках и, когда Василий вошел, заговорила вздрагивающим от гнева голосом:
— Долго это будет продолжаться! Ты понимаешь, что ты делаешь? Я не хочу, чтобы ты позорил себя, и меня, и маму!..
— В чем дело? — холодно перебил сестру Василий.
И они долго говорили друг другу колкости. Их голоса разбудили Анну Алексеевну. Накинув на плечи старенькое пальто, она появилась на пороге комнаты и молча переводила испуганно-удивленные глаза с сына на дочь.
Утром следующего дня Татьяна уехала. С братом она не простилась.
А потом
