Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
— И что это за веселье у вас?
— Да це Витька с Колькой, воны з батальона побратымы…
— Побратимы? С батальона?
— Ну да, вытираны з цього, з АТО… Ото кожен день ото так…
— Это что у них, с АТО вражда смертельная?
— Та ни, то в ных дружба така… Воны з дытынства дружилы… Разом у совхози соляру воровалы, разом по дивкам, разом у АТО пишлы, разом з-пид Иловайська майно прытягалы…
— Майно? Из-под Иловайска? И много?
— Ой, лышенько, попервах много! Аж тры грузовыки!.. Кожному по тры! Та ще… по цьому, по жыпу…
— По джипу?
— Ага, ото як воны на жыпах вночи у село повернулыся, якраз на другодинь й чутки поповзлы, що пид Иловайськом скрута…
— Скрута… под Иловайском… Ясно-весело. И что, с тех пор…
— Та ни, вони ще пид Дебальцево булы, звидты соби жинок прывезлы… Витька Нюрку, а Колька Люську… А як воны у видпустку, так ото й пид Дебальцевым скрута…
— Все интереснее и интереснее…
Будто бы не замечая заинтересованных взглядов толпы на висящий за плечами вещмешок, из которого торчал кирпичик обычного черного хлеба, командир расстегнул карман на рукаве и небрежно достал оттуда пачку сигарет — настоящих, табаком пахнущих, да еще и с фильтром…
Взволнованный «ох» толпы местных жителей перекрыл громкий лязгающий звук. Как будто кто-то несколько раз с размаху саданул ломом по листовому железу под звуки выстрела. Это три пули из СВД пробили белый эмалированный металл холодильника, удачно вписанный в маскировку траншеи, но срикошетили от большого листа брони, лежащего под холодильником, и пошли гулять-звенеть-рикошетить «холодильник-броня-холодильник»…
— Да что ж им так неймется! Отчего это у них так?
— Так ото амнистию та отое вспомощчествованийе хочуть… Яке за покараты вийськовых преступныкив!
— Что? Вспомоществование за помощь в поимке и покарании военных преступников?! Им?!
— Та ни, дитям!
— Детям? Каким еще детям?
— Ну ото як воны соби жиночок напрыкинци чотырнадцятого прывезлы, так влитку пйятнадцятого у них по дытыни… У Витька донька, у Коляна сын… Воны йих й обручкалы з дытынства, й хатыну для ных вже майже збудувалы… Ото гляньте, отам ось, по-пид горою, бачите, хатына с крышею, але без викон — ото для дитэй. А ото що подальше, дви хатыны, з-пид якых оти дви канавы почынаються — ото йих домивка…
— Ну и при чем здесь дети?
— Ну вони ж усе свойе майно з-пид Дебальцева вже пробухалы… А з-пид Авдийивки вже майна немайе, скинчылося то майно, тилькы зброя, й тийейи усього два жыпы… Ото вони й радиють про диточок, щоб й диточкам на хлиб ще й з маслом та сальца й смальца…
— То Вытька прыдумав, вин Кольку сказав: «Кумэ, а давай, як на фронти? Хто кого вбъйе — тому амнистия, а гроши за вбытого — то на диточок!» Ось воны у поли соби линию хронта накопалы, та й вже другый тыждень воюють — збройи досыть…
— Гы! Хрфрхрвршшшхрюхахаха! Я должен это видеть! — раздалось вдруг из динамиков громкой связи БМД. — Поднимите мне веки! ВСЕ веки!
И с этими словами все люки бронемашины одновременно распахнулись, и из каждого на броне появился разведчик с биноклем.
Сразу вдруг стало очень по-военному и очень многолюдно, хотя высунувшихся из люков было от силы шесть человек. Возможно, потому, что все гражданские — а их много больше, чем разведчиков, — ползали по снегу, собирая сигареты, рассыпанные командиром в сердцах.
— Подождите! А как же дети, жены, в конце концов?! — почти с отчаянием, размахивая рукой с сигаретами, возопил командир.
— Та воны описля тых першых дытын ще й жинок запобратымылы… — откуда-то снизу чуть ли не хором раздавались голоса. — Перша вагитна, ну с брюхом, та й с диточкамы, другу вони удвох мають, та вона йым готуйе-прасуйе… Зараз Люська вагитна, а Нюрка з нымы царюйе… Ото та ще курва — обох мужыкив зацькувала вщент!..
— Трах-бах-трататата!
На поле происходили очень динамичные изменения: если до этого снайперка методически била по пулеметному гнезду, а пулемет ей отвечал короткими, теперь вдруг жахнул взрывпакет, дымовая шашка выплюнула первые клубы, из которых выскочил один «побратым», поливая огнем из автомата пулеметное гнездо. Тут же совсем с другой стороны «пулеметной» траншеи появился другой «побратым» с помповиком, бабахая в сторону дымного облака. Но первый уже успел спрыгнуть в отворот контрэскарпа, лежа, не глядя, сыпанул веером из калаша весь остаток рожка. И, видно, если не зацепил, то пугнул — второй плюхнулся в снег, но сразу начал перекатываться набок и назад, сдвигаясь в сторону своей траншеи…
— Ну що, кумэ, влучыв?
— А, щоб тоби, блядське падло, твою курву…
— А оборона точно как в четырнадцатом на промке… Сказочные дебилы! — прокомментировал увиденное мехвод БМД. — Мама дорогая, откуда только такие берутся, а, Манука-джан?
— Из того же отверстия, Рафик, откуда и все остальные… — скорбно-философски отозвался капитан, не отрываясь от бинокля. — Вот если от вон той ивы и вдоль дороги, чтоб все три дома огородить… а потом расходящимися клиньями до вон того ручья под обрывом и вдоль ручья — все кирпичным забором и поверх колючей проволокой, только так…
Снизу раздался противный завывающий звук сирены, и из левого дома выдвинулась корма «Ниссан Армада», выкрашенного в идиотский желтый цвет. Сиплый прокуренный женский голос возвестил в мегафон:
— А ну-ка завтракать! Оружие! Сдаем оружие! Перемирие! Эта, как его, «сниданное перемирие!» Снидаты, курвины диты!
С этими словами открылся задний борт внедорожника, в него из одной траншеи тут же прилетел калаш, и огромная бабища 68-го размера с ростом под метр восемьдесят, укутанная в зимнюю норковую шубу, начала пересчитывать:
— Два, три, четыре… Автоматы все, тащите драгуновки… Теперь два пулемета… РПГшки… теперь пистолеты… Где еще один «макар» и «стечкин»?
— Ага, а поверху забора подмостки — и пускать смотреть этот цирк за плату, да? — явно зубоскалил Димка.
Но капитан Манукян не принял шутки, аж дернулся и посмотрел на подчиненного очень долгим пронзительным взглядом:
— Я бы скорее не от вас, сержант Гаджиев, ждал такого предложения, а от Самуила Яковлевича…
А снизу женский голос переходил на крик:
— Еще один штык-нож и НРС?! Учтите, не будет ножей — я и это увезу, и жрать вам не дам!
— Самуил Яковлевич таки себе
