Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
Сверху спрыгнул невысокий худенький седой лейтенант с огромными сливовыми глазами, исполненными вселенской скорби. И аккуратно отодвинул плечом троих детишек, уже выщипавших половину буханки, торчавшей из вещмешка капитана, добравшихся до низки сырокопченых егерских сосисок и подбиравшихся к кобуре.
А снизу желтый «Ниссан» спрятался в калитке, чтобы через минуту смениться попугайчисто-красным в белую крапинку «Тойота Тундра», в кузове которого уже стоял накрытый на двоих стол.
— Жрите пока, а я ваши стволы чистить буду. А то дошпуляетесь, пока в руках не рванет, — и женщина-гора, переваливаясь, скрылась в глубине двора.
— Ох, дю гарбац лизарди йев магац-ац йеакнери завакнери![4] — командир в сердцах даже сферу на снег бросил и буквально выпрыгнул из своего рюкзака.
— Эй, командир, что с тобой? Все в порядке?
— Н-не волнуйтесь, все как надо, все даже х-хорошо, айинпес вор дюк-йерек хариюр тари апрек-арранц-серри йев ашхтавардзи!..[5] Ехать отсюда надо, и срочно, потому как это, наверно, заразное!
Дрожащей рукой он пытался расстегнуть ворот зимнего бушлата, а внизу в грузовом кузовке автомобиля вокруг обеденного стола носились, прыгали два придурка, пытаясь заколоть друг друга пластиковыми ложками, как ножами…
2. Неврология
А розы так одуряюще пахнут перед дождем! Мы гуляем по Донецку, по самому центру, по парку кованых фигур. Я и Димка, его отпустили из неврологии желдорбольницы под мое честное слово: не пить, не курить, острого и много еще чего не есть.
Отпустили на встречу с женой, врачом той же больницы, но другого отделения. Отпустили потому, что встречаться им в больнице нельзя. С точки зрения медперсонала, вечно строгая и деловая врач высшей категории просто не имеет морального права быть настолько счастливой при пациентах и посетителях. Вот потому мы и вышагиваем по аллеям парка, ожидая, пока жена Димки вместе с внуком доберутся до центра из окраинного района, с Объединенного. А Город Роз, невзирая на обстрелы, в жаркий июньский день перебивает все городские запахи двумя: роз и нагретого металла.
Не только потому, что предыдущий обстрел парка был часа три назад. Не только потому, что пострадавших уже увезли, кровь уже засыпали-замыли, а осколки убрать еще не успели. Фигуры-то в парке — кованые, то есть самый настоящий металл…
Запах разогретого металла. Нет, не на солнце, как сейчас. Димка для меня всегда был связан с этим запахом. И в глубоком детстве, ведь родился и вырос он в Мариуполе, в семье сталеваров. И тогда, до войны, когда в экстравагантном еженедельнике «Шурпа» (владельца и бессменного главреда Шуры Паринова) вел сразу несколько разделов: религии, философии, туризма и спорта.
Ведь мы, туристы — люди очень расчетливые, лишний вес в рюкзаке всегда лишний. Вот и стремились взять с собой пластмассовые кружки-тарелки, одноразовые ложки, даже котелки-кастрюльки — и те алюминиевые, а он!.. А он появлялся на своем мотоцикле с до красноты раскаленным выхлопником, с железным казаном, даже тарелки с кружками у него были из нержавейки, не говоря про ложки-вилки! Да-да, Димка был такой пижон, который даже в походы на своем мотоцикле возил кроме ложек еще вилки и чайные ложечки! Причем не одну, а сразу по шесть штук, комплектом, зная, что вечером у костра вокруг него соберется приличная толпа, пойдут умные разговоры, ради которых, он, собственно… И потому если запахло разогретым металлом, значит, Димка уже здесь.
И в самом начале войны, когда обычный мехвод бэтра группы быстрого реагирования с позывным Инок начал перед выездом на задание на открытой волне колокола пускать — ведь все знали, что укропы наших слушают, а мы слушали их! Да и много у Димки записей церковных перезвонов оказалось, на несколько часов. И звучал в эфире на нешифрованной волне голос металла, голос колокола, а под колокольный перезвон где-то к какой-то диверсионной группе врага приближалась неотвратимая расплата в лице ГБР, группы быстрого реагирования.
И в результате к концу четырнадцатого и началу пятнадцатого как только где-то по радио звонят колокола, все укропские ДРГ тут же сами себя огнем выдают. Знают, суки, что если колокола, то антидээргэшный ГБР едет по чью-то вражью душу, что сейчас кого-то будут чморить и гонять до самой кровавой и мучительной смерти. Так что колокола звонят, бэтр пышет разогретым металлом двигателя, а стволы раскалены стрельбой — и посреди всего этого бритый под яйцо Димка проламывает стену или забор, врываясь в тыл вражине с басовитым возгласом «миром Господу помолимся».
Дошло до того, что все этим колокольным звоном пользоваться начали: вышла наша РДГ в тыл укропам, сейчас мстить-кошмарить будет — на открытой волне колокола звонят; наводится арта на цель, поднимается пехота в контратаку — на открытой волне опять колокола. Никого Димка не подговаривал и не подучивал, просто записями колокольных звонов делился.
И в пятнадцатом, после Дебальцево, на колокольный звон даже не в эфире, а из церкви укроп реагировал настолько нервно, что не только подштанники страдали. А тут вторые минские, тут перемирие, даже если стреляют, и вдруг посреди всего этого беспредела — опять колокола. И опять укроп бьется в истерике, как черт от ладана, и всегда есть повод — причина и так есть — ответить на провокацию укров огнем на поражение.
Приехала комиссия разбираться. Достаточно быстро на Димку вышла. А он ведь не просто так позывной Инок имел, он же до войны даже рукоположен в иереи был, разве что без места. Так что получился разговор для комиссии очень даже обидный: состава нарушения нет, уставами не запрещено, к тому же не сам, не он один, а даже вроде как и уже без него. Всё комиссия расследовала, а наказывать некого и не за что: просто надрессировали укропа, как собаку Павлова, на колокольный звон.
Ох, как вызверился проверяющий тогда на Димку! И матом орал, и слюной брызгал, и китель на своей груди рвал, да так, что пуговицы горохом по броне бэтра стучали! А Димке, тогда уже вахмистру, замкомвзвода и второй месяц и. о. комвзвода, хоть бы хны, как с гуся вода! Сидит, улыбается, ленту для скорострелки бэтра патронами заправляет и свои то ли псалмы, то ли молитвы, военному полковнику непонятные, басит вполголоса.
— Да ты хоть понимаешь, прапор, в какое положение ты весь штаб ставишь? У нас же
