Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
— Препоручаем себя в руки Твои и в волю Твою, Господи, ибо веруем в Тебя, ибо Твои есть Сила, и Слово, и Слава небесные!
— А если из-за этих твоих колокольчиков нас Россия поддерживать откажется, что тогда? На что жить мирняк за твоей спиной будет, подумал?
— Прииде к ны и вселися в ны, исполни нас силою Твоею, и не убоимся врагов своих, Господи, ибо если Ты с нами, то кто что сможет против нас с Тобой, Господи?
— А если еще и международное сообщество из-за твоих колокольчиков против нас Украину поддержит, что тогда, что? Чем ты все НАТО тогда побеждать будешь, голой жопой и своими колокольчиками?
— Исполни, Господи, нас силы Своей и укрепи нас в вере, ибо только про веру может быть сказано святым Александром Невским и генералиссимусом Суворовым: «Сим — победим». Укрепи нас в вере в Тебя, но не дай нам возгордиться победой, ибо победа сия только Твоя, Господи, и гордыня грех смертный!
— Что, сказать нечего? Ты что, не понимаешь, что тут всегда наперед думать надо, всего опасаться, никакой самодеятельности, ни-ка-кой! У тебя бойцы койки заправлять по уставу не умеют, у тебя у самого берцы не чищены и комбез не стиран, да ты, небось, до седых волос дожил, а строевым ходить не научился, а всё туда же!..
— И не дай, Господи, нам ни вознестись над врагом поверженным, ни вознести его над нами с Тобой, ибо уничижение паче гордости, а гордыня грех смертный! Не дай нам, Боже, возрадоваться гибели врага, забыть, что все мы — люди, дети твои, Господи, что с каждым убиенным уменьшается Твоя в нас благодать, что любой погребальный колокол звучит и по нашим душам тоже. Дай нам, Боже, побеждать врага с именем Твоим спокойно и безрадостно, ибо нет радости в смерти, даже если это смерть врага Твоего, как нет и горя в том, что агнцев отделяют от козлищ, а доброе зерно от половы. Дай нам победы как просто трудной работы: постарались, сделали — и забыли, пошли дальше трудной страдной боевой работой имя Твое, Господи, славить!
Вот тут вот, через полчаса такого разговора, захрипел полковник из штаба, забагровел лицом, рванул ворот кителя так, что пуговки блатные метров на двадцать разлетелись, возопил дурным голосом: «Да что с тобой говорить, чтоб ты сдох, болван чугунный, непробиваемый, Джон Донн недоделанный!» — и умотал в тыл, в свой штаб.
А бойцы так и не поняли, кто такой этот Джон Донн и каким боком он к своему, привычному и родному «замку», относится. И переделали Джона Донна в Динь-Дона. Так и получилось, что Димка сменил позывной весной пятнадцатого. Говорят, примета плохая, к смерти. Но полкан и так пожелал Димке «чтоб ты сдох», а по муслимской пословице «харам на харам дает халяль», и это не только про водку с салом. Так Инок и стал Диньдоном и успешно провоевал с новым позывным аж до зимы семнадцатого-восемнадцатого. Правда, колокола всюду позапрещали, записи изымали, но, стоит признаться, эти запреты и изъятие — дело безблагодатное. Особенно если в каждом храме не только на большие праздники колокола звонят.
Дослужился Димка уже до комроты, до подъесаула. Звания-то у него не было никакого, ни дня до войны не служил, и в вузе военной кафедры не было, потому еще в четырнадцатом повелось, что на капитанской должности вешают погоны капитана, но звания не дают, дают чин. Казачий. А офицерское звание — потом когда-нибудь, после военного училища или после войны. Вот тогда ему и прилетело.
Незадолго до Нового года отвели их часть на ротацию в располагу. Как ни странно, технику особо чинить было не нужно, а к бойцам роты тут же, как положено, семьи в гости. И к самому Димке жена с дочкой тоже едет, но будет завтра, сегодня у дочки полугодовая контрольная, выпускной класс. Так и решил Димка, мол, сегодня в увал пойдут зам, взводные и половина бойцов, а завтра уже он, ротный, с другой половиной. И с оставшимися бойцами устроил парково-хозяйственный день: там подкрасить, здесь подшаманить, масло сменить, еще чего заделать. Ближе к вечеру бойцов — в баню, а сам в парке задержался, документы писал, чтоб завтра не заморачиваться. Тут по парку и прилетело. Да и не одним, а сразу тремя пакетами «града».
Что техники набило — жуть, это и так понятно. В тот закуток, где Димка бумаги писал, вроде и не попало, но когда по воздуху летают башни и колеса от бэтров и БМП… Взрывной волной Димку сначала бросило вместе со столом в угол комнаты, а потом с другой стороны стены прилетели совсем не легкие железки. Сломаны ребра, повреждены позвонки, выбиты суставы, но самое страшное — пролом черепа и жуткая контузия. И лечился Димка долго, очень долго. Жена вместо свиданки на следующий день его прямо вместе со скорой к себе на работу и угнала.
И вот сидит сейчас этот Димка на лавочке, расширенными ноздрями запах сигарет от проходящих мимо курцов ловит, пытается сделать вид, что ни на что не реагирует, вон даже наушники беспроводные себе в уши всунул, а вокруг пахнет разогретым металлом. И я понимаю, что внешне окирпиченный Димка ждет жену с внуком и нервничает. Как тогда.
Как тогда, когда мне позвонил Муха и попросил срочно связаться с атаманом. Эмир ответил сразу и попросил о встрече. Встретились. Он только уточнил, мол, Димку Диньдона знаешь? И дело твое личное мне на посмотреть. И попросил — мол, второй раз контузило Димку, и он в психически неустойчивом. Вон, даже из семьи ушел. Опять с Олегом, который Пятый, общается, а тот известный залетчик, вообще в России себе бабу завел. Вот и Димка на детей внимания ноль. Съезди, поговори, разберись.
И я поехал. И ты, такой же окирпиченный, как сейчас, сидел и делал вид, что слушаешь музыку — но я-то твой телефон сам выключил, выключил и батарею вынул — мол, разговор у нас не для лишних ушей. Ты тогда сидел в трениках с голым торсом, с совершенно больными, затравленными глазами, и только время от времени за самодельный крест, из четырех гильз 7,62 сделанный, хватался — в центре свинцовый череп, гильза от драгуновки и три от калаша донцами наружу в череп впаяны. А отвечал только вопросами на вопрос.
— Димка, ты опять собираешься в монастырь или в храм попом?
— А что, уставы запрещают?
— Нет, конечно, но
