Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло
— Все это появилось у меня благодаря нашему народному правительству.
Вечером, сидя в хорошо знакомой юрте, Юндэн вспоминал о том, как он впервые переступил порог этого жилища.
Случилось это несколько лет назад, когда он был пятнадцатилетним подростком. Вместе с Жалбу, своим товарищем, они бежали тогда из монастыря. Днем прятались, а ночью продолжали путь. Проголодавшись, они выбирали юрту победнее — там кормили охотнее — и стучались в дверь: «Мы — шабинары богдо-гэгэна, — говорили они, — идем с берегов Толы в монастырь Барун-дзу», — и получали еду и питье. Тогда они были вполне довольны своей жизнью.
В долгом пути один из двух путников непременно верховодит. У них главным был Жалбу. Они неплохо ладили между собой, хотя временами Жалбу говорил такое, что Юндэну никогда бы не пришло в голову.
— Послушай, — спрашивал он, — если бы мы нашли сейчас на дороге десять лан{5} золота, что бы ты сделал? — Или: — Если бы при перекочевке какой-либо аил потерял серебряные пиалы да золотой чайничек для жертвоприношений, как бы ты поступил с этими вещами?
Одним словом, он слишком часто мечтал о том, чтобы найти на дороге какую-нибудь поживу.
— Послушай, — не унимался Жалбу, — вон за тем холмом наверняка кто-то потерял кошелек с золотыми монетами. Пойдем скорее туда, — и ускорял шаг. Ничего не обнаружив, хотя иногда им приходилось выворачивать большие камни и копать глубокие ямы, он сердился и уверял, что вот там, под той горой, уж наверняка они обнаружат клад.
И все-таки друзья не унывали. Иногда мешок с едой пустел слишком быстро, и ноги путников наливались свинцовой тяжестью. Идти становилось все труднее еще и потому, что совсем развалилась их обувь. На покинутых стойбищах они подбирали обрывки волосяных веревок и прикручивали подметки. А часто вообще брали гутулы под мышку и шагали босиком. Жалбу печалило лишь то, что он ничего не находил.
Однажды им пришлось идти довольно долго до очередного жилья. Скудные запасы воды и пищи давно кончились, друзья шли через силу и уже стали думать о неизбежной голодной смерти, когда до них донесся запах пресной воды, и у подножия горы они увидели аил. Однако до него предстоял еще немалый путь. И тут дружбе их настал конец.
Они присели отдохнуть, и, когда Юндэн под влиянием голода и в предвкушении обеда стал вспоминать о том, что им доводилось есть на праздники дома или в монастыре, Жалбу вдруг сморщился, облизнул языком пересохшие губы, посмотрел на Юндэна сердито и сказал:
— Только очень скверный человек вспоминает о выпитом и съеденном.
Юндэну не хотелось быть скверным.
— Если я плохой, зачем ты взял меня в спутники?
— Я и не думал брать, ты сам навязался.
— Ах, так!
— Да, да, навязался. Тебе и во сне не снилось набраться храбрости для побега!
Слово за слово, и они подрались. А во время потасовки неожиданно увидели на дороге то, о чем так мечтал Жалбу, — сокровище! Правда, то была не серебряная пиала и не золотой чайничек, а всего лишь жемчужная завязка для кос.
— Вот! Что я тебе говорил? — радостно завопил Жалбу и сгреб рукой завязку вместе с песком и камешками. Истлевшая нитка лопнула, и жемчужины покатились по земле. Жалбу бросился их подбирать. Юндэн смотрел на него в каком-то странном оцепенении.
Подобрав жемчуг и спрятав его за пазуху, Жалбу внезапно пустился наутек. Откуда только взялась такая прыть у усталого человека, да еще истощенного голодом и жаждой?! Так и разошлись пути Юндэна и Жалбу. Сперва еще Юндэн верил, что Жалбу опомнится и вернется, но не тут-то было! Подобрав полы дэла, Жалбу убегал все дальше. Долго ждал Юндэн, что приятель его одумается и вернется, что они помирятся и все пойдет у них по-старому.
Только на заре, вконец обессилевший, едва передвигая ноги, Юндэн добрался до аила. Открыв дверь ближайшей юрты, услышал, как кто-то сказал: «А вот и к нам гость пришел, входи же, входи, паренек», — и упал без сознания.
Первое, что он почувствовал, когда пришел в себя, был запах арца. Юндэн открыл глаза. Пожилая женщина ласково гладила его по голове и вливала в рот какую-то жидкость. Вскоре послышались чьи-то шаги. Уж не Жалбу ли разыскал его? Юндэн даже зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел пожилого мужчину, с удивлением рассматривавшего его.
— Послушай-ка, жена, — сказал он, — что же ты делаешь? Разве можно истощенному человеку давать холодное питье? — И он взял из рук женщины кувшин с разбавленным молоком.
Юндэн чуть не заплакал. Будь у него силы, он вырвал бы кувшин.
— Надо дать ему чего-нибудь кисленького, и немного. Интересно, куда идет этот хуврак? Он ведь совсем еще ребенок.
Хозяйка послушалась мужа и принесла Юндэну пиалу простокваши.
— Видно, парнишка еще и на солнце перегрелся, — заключил мужчина. — Значит, ему не повредит глоточек китайской водки.
— Не лучше ли дать ему отвар из козьей шерсти? — возразила жена. — Помнишь, в год дракона{6} какая стояла засуха? Я тоже тогда перегрелась на солнце, и охотник Омбо посоветовал напоить меня таким снадобьем.
— Ты много болтаешь, жена, лучше помоги мне удобнее уложить беднягу.
Мужчина наклонился над Юндэном, и тут у Юндэна опять зарябило в глазах: он вновь потерял сознание.
Долго лежал Юндэн в чужой юрте, а когда стал поправляться, узнал, что в соседнем аиле тоже появлялся подросток в одежде хуврака, — возможно, Жалбу, — но очень быстро ушел, видимо опасаясь расспросов.
Постепенно Юндэн начал выздоравливать. Он подолгу рассматривал убранство юрты. Оно было неприхотливым. У одной стены стояли деревянные сундуки. Они потускнели от времени, были изъедены дымом, покрылись копотью. Зато ружья и шомпол, висевшие над кроватью, были начищены до блеска. Юндэн сразу обратил внимание на то, что все охотничье снаряжение содержалось здесь в куда более образцовом порядке, нежели бурханы. Юндэн, привыкший в монастыре ежедневно чистить до блеска бурханов и посуду для жертвоприношений, однажды не вытерпел, все перечистил и расставил в должном порядке. Хозяйка, ее звали Нансал, покачала головой:
— Спасибо тебе, сынок, а то ведь мы этим только перед праздником
