Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

Никогда прежде Юндэну не приходилось встречать семью, столь равнодушную к религии. Старый Буч, заметив необычный порядок, рассказал о том, как однажды при перекочевке они попали впросак:

— Явился к нам лама, чтобы совершить обряд прибытия на новое место, и спрашивает: а где же ваши бурханы? Надо им жертвы принести. Хватились, нет бурханов! Жена тоже не знает, где они. Спрашиваю дочку, она говорит, — может, на старом месте забыли. Потом поискала и нашла: оказывается, они в старом гутуле. Неловко мне тогда перед ламой было.

В этой семье богов не очень-то чтили. А вот суеверны были до крайности. Стоило пролиться капле молока, как подносили ко лбу пальцы. Бросить камешек в овцу или корову и тем более размахивать шестом над головой лошади считалось дурной приметой.

Постепенно Юндэн стал своим человеком в этой семье. От жены Буча он узнал, что когда-то ее муж служил караульным, что он очень любил животных и не мог руку поднять на зверя.

Не прочь был старик и посудачить, — но не о соседях или близких, — разговорчивость на него обычно нападала после нескольких чашек крепкого чая, как на иных после водки. Буча интересовало буквально все, и сам он рассказывал много любопытного. Старик утверждал, например, что оттуда, где кончались синие горы и начиналась пустыня, никто не возвращался назад — ни животное, ни человек. Там якобы водились страшные насекомые, безобразные белые пауки. Они, мол, очень искусно подражают плачу заблудившейся верблюдицы. А когда человек устремляется на помощь животному, они подстерегают его, выпускают яд, и человек немедленно погибает. Еще рассказывал старик, что в пустыне той обитает сказочный алмас — снежный человек.

Однако все эти истории скоро наскучили Юндэну. Его больше интересовало, где сейчас дочь стариков, о которой он был много наслышан. Старая Нансал то и дело вспоминала ее: начнет, бывало, разжигать огонь в очаге или забеливать чай молоком и тут же вспомнит дочку:

— Где-то сейчас наша маленькая? — Или: — Мы со стариком свой век уж доживаем, а вот каково ей, бедняжке…

Из рассказов стариков Юндэн знал, что их дочь сызмальства батрачила в богатом аиле, знал он и то, что на осенних праздниках девушка участвовала в состязаниях конников. Юндэн представлял себе эту девушку очень румяной, — ведь недаром ее звали Шур, что означает «коралл», — и очень красивой. Иногда он думал, что в детстве она, наверное, была плаксой и нередко ходила с красной от слез мордашкой.

Юндэн помогал старику пасти коней. Не раз, увидев вдали чужую отару, он задавал себе вопрос: не Шур ли пасет ее?

Но вот однажды в дождливый день все они сидели в юрте. Пахло сыростью и влажным войлоком. Кожаная дверь юрты была распахнута, и в юрту, прячась от дождя, набилось много ягнят. Внезапно в дверях появилась очень худая — кости да кожа — смуглая девушка. Старики вскочили.

— Доченька наша!

Девушка молча кинулась на грудь матери и беззвучно заплакала. Буч и Нансал гладили ее по голове: «Соскучилась, бедненькая».

Но, приглядевшись, ахнули — дэл на девушке был разорван от подмышки до самого низа. На теле алели рубцы от ударов.

Оказывается, хозяйка, придравшись к какому-то пустяку, жестоко избила девушку кнутом. Шур насилу вырвалась и убежала домой.

С того памятного дня прошло десять лет.

* * *

Песчаные вихри всегда возникают перед дождем, говорят в народе. И впрямь, вскоре хлынул ливень. В такую непогодицу было особенно приятно снова, спустя десять лет, очутиться в теплой и уютной юрте Буч-гуая. Старик одарил Юндэна по-отцовски — конем. А Нансал со словами: «Носи, коли не брезгуешь», — преподнесла ему теплый дэл на подкладке из верблюжьей шерсти. Приветливо встретила Юндэна и их дочь.

Старый Буч засыпал Юндэна вопросами. Он хотел знать все: какова дальность стрельбы современной винтовки, остры ли сабли и многое другое. На вопрос, зачем ему все это нужно, Буч ответил:

— Пригодится! В наших краях волков — тьма-тьмущая! Вот если бы по ним открыть орудийную стрельбу! Тогда бы от них и духу не осталось.

Когда все улеглись спать, старик вдруг поднял голову:

— Юндэн, а Юндэн! Ты не спишь? Хочу еще тебя спросить. Тут на днях к нам агитатор приезжал, рассказывал: земля круглая, как шар. Верно?

— Вот еще! — раздался сердитый шепот Шур. — Земля плоская, с круглой мы все давно бы попадали.

Юндэн улыбнулся в темноте: ведь еще совсем недавно он думал точно так же. Старик не унимался.

— У богачей нынче, — сказал он, — скот и имущество конфисковали, они притихли. Коммуны создаются. Народное правительство уравняло в правах имущих и бедняков. Славные нынче времена настали, Юндэн, скажу я тебе.

На другой день Юндэну надо было ехать в сомонный центр. Буч-гуай сказал ему:

— Сомонный дарга теперь — бывший бедняк Ширнин. Недавно он ездил на заседание Великого Народного Хурала. Грамотный стал и толковый, ты к нему присмотрись получше.

В сомонном центре Юндэн быстро отыскал юрту сомонного управления — над ее дверями развевался успевший выгореть на солнце красный флажок. Сам Ширнин, сухощавый, загорелый, с пытливым взглядом темно-карих умных глаз, сидел на корточках напротив входа и стряхивал со столика крошки. Кроме него, в юрте находились еще двое, оба незнакомые Юндэну. Юндэн поздоровался и предъявил Ширнину документ о демобилизации из армии. Дарга Ширнин внимательно прочитал его и с улыбкой посмотрел на Юндэна.

— Приятно было узнать, что наш земляк с честью нес военную службу, овладел грамотой и военными науками. Что ж, у нас ты, парень, без дела не останешься. Член Революционного союза молодежи, демобилизованный цирик — верная опора нашему правлению. Правильно я говорю?

Юндэн просиял. Слова человека, пользовавшегося в округе большим уважением, — его часто называли ученым или законником за образованность, — были для бывшего солдата как благодарность перед строем. Юндэн улыбнулся.

— Я готов выполнить любое задание народной власти. А теперь скажите, пожалуйста, где мне стать на учет ревсомольской организации?

— Как выйдешь отсюда, первая юрта слева.

Юндэн тотчас отправился туда. Здесь, к своему большому удивлению, он увидел того самого Дэвэху, вместо которого служил в армии. Опершись рукой о стол, а другой отчаянно жестикулируя, он делал какой-то доклад. На Дэвэху была кожанка, перетянутая ремнем, на боку висела большая квадратная планшетка.

Юндэн поздоровался с Дэвэху, но тот, увлеченный собственным красноречием, даже не обратил на него внимания.

— Товарищи! Поскольку мы начали в огне красной революции строить на земном шаре коммунизм, — ораторствовал он, — то и потреблять материальные