Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло
В такую предрассветную ночь, когда казалось, что даже от муравьиных шагов хрустят травинки, и произошли эти события.
В безветрии молчали храмовые колокольцы на крыше храма в монастыре Бэл. Стоял тот час, когда, свернувшись в тугой клубок, даже бездомные псы спали как убитые.
Через дверь войлочной юрты, притулившейся у глинобитной стены на окраине монастырского поселка, пробивался слабый свет. Несколько человек вышли из юрты, направились к домику, расположенному к северу от стены. Громко звякнул засов. Главарь бандитов чиркнул спичкой.
— Ну, красная сволочь, выходи! — заорал он.
Его сообщники вошли в дом и потащили пленных к двери, распахнутой в темноту.
Караван с пленными медленно плыл в темноте. Конские копыта постукивали по каменистой почве, изредка позвякивали стремена да украшения на конских луках. Верблюды с шумом втягивали в себя запах горьких трав и громко жевали свою жвачку. Связанного Юндэна везли без седла на последнем верблюде. Ноги пленника были туго стянуты под брюхом животного, руки заломлены за спину и связаны так крепко, что он не мог пошевелить пальцами. Юндэн с трудом поднял опухшие веки и, припав грудью к верблюжьему горбу, покрытому мягкой шерстью, пытался разглядеть своих товарищей, — по-видимому, их постигла та же участь. Увы, слишком темна была ночь. «Может, больше и не придется, — невесело подумал он, — увидеть мир при дневном свете». Он посмотрел на небо. Одинокая звезда сорвалась и покатилась вниз. Вот и закатилась его звездочка! «Ну, ну, не распускаться! — приказал он себе. — Умирать надо с честью!»
Внезапно рядом раздалось конское ржанье. Караульный ударил пленника по ногам. Юндэн снова приник к верблюжьему горбу. «Вот сволочи! Хорошо бы как-нибудь изловчиться и убежать», — подумал он с яростью. Конвоир принялся ощупывать ему руки. Юндэн попытался отпихнуть его связанной ногой, как вдруг, к удивлению своему, почувствовал, что путы на ногах его ослабли, — видно, конвоир перерезал веревки острым ножом.
— А теперь, парень, беги и молись богу, что жив остался, — шепнул он и столкнул Юндэна с верблюда.
Юндэн упал на каменистую землю, крепко ударившись щекой и плечом. Верблюд, едва не споткнувшись о его ногу, зашагал дальше. Выходит, все-таки спас его бывший приятель — Жалбу… «А как же остальные? — тревожно подумал он. — Разве мы не поклялись друг другу и жить, и умереть вместе?»
* * *
А началось это так.
Стояла весна 1930 года. Несколько всадников, среди которых был и Юндэн, поднимая красноватую пыль, въехали в сомонный центр. Они отдали поводья старику, обслуживающему уртонную станцию, сняли чересседельные сумки и поспешили в юрту для приезжих. Там всеобщее внимание привлекли солдатская шапка Юндэна с завязанными на макушке ушами, его длинная шинель и солдатские сапоги. Юндэн уже давно не был цириком, но солдатскую форму не бросал.
Уход Юндэна в цирики был связан с особыми обстоятельствами…
В тот год однажды осенним вечером Юндэн возвращался домой через долину реки Жирэлзэх, — ездил в соседние аилы продавать мясо убитой им антилопы. Внезапно он услышал дробный стук копыт, и на восточном холме появился всадник. Юндэн узнал его — это был известный в окрестностях богач Дэнчин по прозвищу Кузнечик.
— Придержи-ка верблюда, сынок! — крикнул он.
— Я уже и так придержал.
— Послушай, а я ведь еду специально с тобой свидеться.
«Интересно, к чему это он клонит?» — подумал Юндэн.
Дэнчин, раскурив трубку, выпустил изо рта струйку табачного дыма и вкрадчиво спросил:
— Сынок, не пойдешь ли ты вместо моего сына в армию?
Видно, пришла очередь служить среднему сыну Дэнчина, Дэвэху.
— Я же тебя жалею, — продолжал богач. — Когда сыну пришел вызов, я сразу о тебе вспомнил — хорошо бы тебя вместо него пристроить. Я и раньше думал о тебе, помочь хотел. Сейчас в армии, говорят, хорошо стало, и армия у нас стала сильная, она гаминов прогнала. А ты ведь и сам от гаминов пострадал. Самый резон тебе в цирики идти. Может, опять с ними воевать придется.
Юндэн взглянул на вороного коня, на позвякивающую серебряную уздечку, представил себя на миг верхом на таком красавце, да еще в фуражке с красной звездочкой. И сердце у него зашлось от радости. Он даже кнутом прищелкнул.
— Выходит, согласен, сынок? — обрадовался Дэнчин. — В хошунном управлении возражать не станут, не все ли им равно, кто пойдет служить.
— Ладно, — сказал Юндэн.
— Вот и хорошо, выходит, и я тебе пригодился, сынок. Ты завтра же отправляйся в хошунное управление, — сказал Дэнчин и, довольный, ускакал прочь. Только пыль по степи заклубилась.
«Уж лучше в армии служить, — размышлял Юндэн, — чем в поисках работы и куска хлеба вечно шататься по аилам да пасти чужие табуны». И действительно, служилось Юндэну неплохо. Оттого и не хотелось покидать военной казармы. Живи себе на всем готовом и учись — благо учиться интересно. Будь его воля, он на всю жизнь остался бы военным. Товарищи, вместе с ним отслужившие срок, радовались возвращению домой, встрече с родными, а Юндэну было грустно. Ему казалось, что здесь прошла лучшая часть его жизни. Но остаться на сверхсрочную службу ему не довелось — как раз вышел указ о сокращении вооруженных сил.
Без особой охоты возвращался Юндэн в родные края и поэтому здесь, в уртонной юрте, чувствовал себя не очень уютно. В юрту вошло еще несколько вновь прибывших. Они тоже не узнали Юндэна. Поздоровались с ним, как с чужим. Вот если бы живы были его родители… Слезы подступили к глазам, но не годится мужчине показывать перед другими свою слабость, и Юндэн торопливо вышел из юрты.
Успокоившись, он огляделся. Дымники юрт в поселке были подняты. Ветер гнал по земле перекати-поле, снег. У коновязи лошади сбились в кучу. «Такая уж весна в Гоби, — подумал Юндэн, — ветреная и пыльная».
Прячась за лошадьми от ветра, на седельных подушках, положенных на землю, сидели двое. Один из них, с ножом и ажурными подвесками для огнива за поясом, показался Юндэну знакомым. Юндэн подошел поближе, держась двумя руками за ушанку, чтобы не унесло ветром. Вот это да! Перед ним был самый близкий ему человек — Буч-гуай.
Они обнялись и расцеловались.
— Поехали к нам, сынок, — сказал Буч-гуай. — Не на чем, говоришь? Не беда! В одном седле поедем. А потом что-нибудь придумаем.
Сердце Юндэна преисполнилось глубокой радости, он с благодарностью принял приглашение.
