Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский
— Комендант, — шепчет мне Фешюш-Яро.
Шинель у офицера расстегнута, рука — на поясном ремне. Он встает у стола, окидывает нас взглядом. У него массивный костистый подбородок, плоский, как у боксера, нос, большие глаза, странно, по-детски большие и любопытные. Он подзывает к себе мужчину в штатском — переводчика.
— Я майор Головкин, — представляется он. — Здравствуйте. Слышал, что вы целым подразделением вступили в бой с немцами. Это очень нас интересует. Прошу рассказать поточнее: где, когда и при каких обстоятельствах это произошло.
Один из офицеров садится, достает записную книжку. Фешюш-Яро взволнованно торопит Деше:
— Ну говори же, ведь ты все знаешь, о твоей роте идет речь!
Деше отдает честь, представляется, затем вынимает из кармана докладную записку и говорит по-русски:
— Пожалуйста, это официальный документ, в нем все сказано.
Бумага переходит от одного офицера к другому, но они, разумеется, ничего не понимают: в конце концов она попадает в руки переводчику, и тот негромко, но довольно быстро переводит. Головкин несколько раз одобрительно кивает, затем выходит из-за стола, чтобы получше разглядеть Деше.
— Вот и прекрасно, — говорит он. — Стало быть, вы уже начали борьбу против фашизма, теперь нужно продолжить ее.
В комнату входят связисты, тянут за собой провод, шумят, устанавливают полевой телефон. Приходится говорить громче.
— Я, — сообщает Геза, — врач, извините, гинеколог, и не имею никакого отношения к армии.
— Разумеется, — докладываю следом и я, — я тоже должен сказать, что в той перестрелке не участвовал. Я только вчера присоединился к отряду старшего лейтенанта Деше.
Головкин кивает.
— Хорошо, потом разберемся, это мелочи. Главное, где ваша рота?
— Не знаю, — отвечает Деше.
— Ну что ж, солдат здесь хватает. Кроме, конечно, нилашистов и жандармов, они в счет не идут, и, разумеется, раненых. Вы согласны поговорить с ними?
Деше смотрит на него широко открытыми глазами.
— О чем?
— Сейчас создается новая, демократическая венгерская армия, которая вместе с нами будет громить немцев. Нам бы хотелось, чтобы в эту армию вступило как можно больше военных. Само собой понятно, мы никого не принуждаем. Но в конечном счете речь сейчас идет о быстрейшем освобождении вашей родины от нацистов. Кроме того, я обязан предупредить вас, что тех, кто не вступит в армию, мы будем считать военнопленными.
— Я, — произносит Деше, — не имею никакого представления о новой венгерской армии.
Фешюш-Яро укоризненно смотрит на него.
— Как так никакого? Разве не достаточно, что она демократическая? И будет сражаться против фашизма?
Кожа на лице Шорки натягивается и лоснится. Он уже распрощался со всем, подготовился к неизбежному плену, к самому худшему, что может постигнуть солдата, и вот вдруг перед ним распахнулись врата рая; можно снова шагать в строю, сжимать в руках оружие, командовать, получать продовольствие, а это не пустяки, и чего тут долго раздумывать, надо скорее соглашаться, а не то, чего доброго, русский офицер возьмет свои слова обратно.
— Осмелюсь доложить, господин старший лейтенант, — говорит он, облизывая от волнения губы, — какая ни на есть армия, а все армия… неужели вы, господин старший лейтенант, хотите отправить нас валить лес?
Головкин смотрит на часы.
— Ну как? — спрашивает он, подходя к Деше. — Мне кажется, что из здешних солдат вполне можно сформировать стрелковую роту. И я хотел бы видеть вас ее командиром.
Он стоит и ждет, ему не терпится услышать наше согласие — дел невпроворот, и в его прищуренных глазах заметна досада, что мы, едва только освободившись из бункера, не хватаемся за его предложение обеими руками. Но Деше, оставаясь верным себе, мудрит и на сей раз, и вместо того, чтобы пойти на сделку с обстоятельствами и с самим собой, пытается торговаться там, где это совершенно невозможно.
— А нельзя ли, — просит он с озабоченным видом — поподробнее узнать об этой новой армии? Например… кому она подчинена в военном и политическом отношении?
— В военном отношении, разумеется, будет подчинена нам. Думаю, что и вы считаете это само собой разумеющимся: создаваемая сейчас небольшая армия не сможет самостоятельно оперировать на нашем фронте.
— Да, но по распоряжению каких венгерских властей она организуется?
— Понял вас! Насколько мне известно, в Дебрецене формируется временное венгерское правительство. Возможно, оно уже сформировано. К сожалению, более подробной информацией не располагаю, до вчерашнего утра я тоже был боевым офицером, командовал батальоном и не имел возможности детально вникать в то, что не относилось к моим прямым обязанностям.
— Раз будет венгерское правительство, — высказывается Галлаи, — тогда дело сразу упрощается.
Ему не терпится ускорить ответ. Но Деше раздраженно спрашивает:
— Что упрощается?
Переводчик, конечно, переводит все. Майор Головкин отсылает посыльного, который что-то прошептал ему на ухо.
— Не понимаю, — говорит он Деше, — какие у вас сомнения. Что вам не ясно?
Деше тщательно подбирает слова, стараясь как можно точнее передать свою мысль.
— Мне бы хотелось, господин майор, чтобы вы правильно меня поняли. Я не желаю обидеть вас, а тем более проявить неуважение к тому знамени, под которым вы служите, наоборот… Однако меня беспокоит то, что придется механически перейти из одной подчиненной венгерской армии в другую подчиненную венгерскую армию. Никакой параллели я, конечно, не провожу между немецким военным командованием и вашим, о некоторой кардинальной разнице между ними мне и самому кое-что известно. Но наше положение… Поймите, нация хочет обрести свою совесть и честь, и никто, даже сам господь бог, за нее этого не сделает… Не сердитесь, что я отнимаю у вас драгоценное время, но согласитесь, что ожидает нас в будущем, если мы снова начнем ходить на костылях, если сами не способны будем сделать ни одного шага?
Связисты крутят ручку телефона, затем дают трубку Головкину — проверить. Майор звонит в штаб, что-то говорит и кладет трубку.
— Да, понимаю, — с расстановкой произносит он. — Это вполне естественно, что вам хотелось бы самим… Но скажите откровенно, неужели вы считаете, что в нынешней обстановке можно создать боеспособную, самостоятельную венгерскую армию и без нашей помощи повернуть ее против нацистов? Где вы возьмете снаряжение, прежде всего оружие, пушки, танки, авиацию? И даже если бы все это нашлось… есть ли у ваших людей общее стремление изгнать оккупантов?
Деше молчит, потом качает головой.
— Конечно, нет, тут вы правы.
Головкин улыбается.
— Вот видите, в конце
