Венгерский рассказ - Клара Бихари
К «сельским хозяевам» Шули теперь не было хода. Правда, вернулся из лагеря Шаргачизмаш Сабо, единственный, кто знал его как облупленного, но он безвыходно сидел дома, в партийных делах не участвовал. А остальные подозрительно косились на Шули: свой он человек или просто соглядатай! Все эти переживания довели Яноша до того, что он стал посещать церковь. А ведь раньше он очень редко заглядывал туда: только по большим праздникам или на какую-нибудь свадьбу. Теперь же Шули скромно занимал место позади богатеев. Он даже подпевал, то есть тянул одни гласные а, о, и, е, потому что текстов не знал. И хотя молитвенник с проставленными на доске римскими цифрами пород ним, но Шули настолько забыл все, чему его учили в школе, что, пока он вспоминает да высчитывает, пению приходит конец. Ну да все равно: теперь он каждое воскресенье и каждый праздник в церкви, ибо считает, что господин священник прав, доказывая, что нет другой правды на земле, кроме божьей.
Шляпа у Шули, как и прежде, мятая, потому что руки его привыкли поминутно натягивать ее на голову все глубже и глубже; как всегда, он в летнее время спит во дворе или около хутора, но шляпа теперь уже не похожа на тряпку, потому что он не занашивает ее до последней степени. Жена и дети все еще одеты не лучше прежнего, но кто же в состоянии при такой дороговизне хорошо одеть целую ораву? Важнее приобрести новую повозку, сеялку, построить дом, свинарники, амбар для кукурузы, погреб для картошки и все необходимое в хозяйстве. Кроме того, хорошая одежда — лишний повод для зависти. Шули Киш Варга себе на уме: он не любит, когда по человеку видно, что он богатеет. Сейчас ему не очень-то по душе новые порядки. Шули притаился, притих, но обо всем осведомлен, во всем прекрасно разбирается.
«Будь, что будет, из переулка Варга я все-таки выбрался, а там поживем — увидим», — думает он, и, как ни поглощен хозяйством, делами, глаза и уши у него всегда настороже.
Перевод В. Байкова.
Эндре Веси
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ИЗ ТРЕХСОТ ШЕСТИДЕСЯТИ ПЯТИ
Комната рассчитана на троих, но третий пока не прибыл. Им повезло — займут лучшие постели (тот, кто больше зябнет, ляжет поближе к радиатору), разложат вещи в шкафах и на зеленоватых стеклянных полочках ванной комнаты. На отдыхе первое дело — хорошо устроиться. Еще в администраторской, когда им предложили вместе поселиться, — будет холостяцкая комната, — они тотчас почувствовали друг в друге что-то общее.
— Одна группа крови, — сказал коренастый толстяк, открывая дверь. — Радович, — он протянул мясистую руку с торчащим большим пальцем.
— Одна группа крови! Неплохо! Моя фамилия Шомош. — Впалые щеки второго дернулись, во рту блеснул золотой зуб.
Радович — начальник цеха на нефтеперерабатывающем заводе, Шомош — техник-ремонтник. Один прибыл из Задунайщины, другой — с Тисы. Обоим лет под сорок, люди бывалые, в войну — допризывники, но в том, что за ней последовало, принимали прямое участие. Каждый в соответствии со своим характером и темпераментом. Исторические, так сказать, мужи.
Расставив ноги, они уселись распаковывать чемоданы. За окнами в глубине мохнатого, мшистого осеннего полумрака переливались, горели огни Будапешта. Радович вынул из плоского портфеля бутылку, отвинтил колпачок и протянул Шомошу.
— Я, по-моему, старше. Давай на «ты»! Твое здоровье!
— Ну, если уж группа крови одна, — он выдержал паузу, — давай! Будь здоров!
— Ты, конечно, женат?
Шомош показал на лысеющую голову.
— Двое детей. Старший в будущем году на аттестат зрелости сдает, а другой последыш совсем еще маленький.
— Но уже от второго брака?
— Точно. А у тебя?
Радович вздохнул, будто нагретый котел пар выпустил, — так обычно только толстяки вздыхают.
— У меня детей трое, а жена одна.
Горящие глаза на худом лице Шомоша жадно смотрели вдаль, словно собирались впитать в себя бурлящий внизу город. Ему редко удавалось вырваться в столицу, и он сгорал от нетерпения, ожидая свиданья с ней.
— Самый лучший брак — тоже рабство, — с вызовом ответил он. — Сбрасываешь одни оковы, а потом что? Сразу надеваешь другие.
Разговор прервался, нервы обоих вибрировали от волнения, вызванного устройством на новом месте.
— А ты хорошо экипировался. — Тонкий оглядел вещи соседа и непонятно почему озлился. Показалось ему, будто отстал в чем-то.
Толстый вытянул короткую руку в сторону города.
— Две недели. Из трехсот шестидесяти пяти дней. Да, я готовился к отпуску. Мне не все равно, как он пройдет. Я люблю действовать наверняка. У меня и адрес есть.
— Адрес? — Тонкие губы Шомоша раздвинулись, мелькнул второй золотой зуб. — Мне сослуживцы — они в этом толк знают — тоже адрес предлагали и телефон.
Толстяка охватило неудержимое веселье.
— А ты, конечно, отказался во имя святости семейного очага! Что ж, получишь седьмого сентября бляху на грудь. — Он вынул что-то завернутое в шуршащую вощеную бумагу. — Давай, коллега, закусим, если ты не против. Жена мне на целую неделю харчей наготовила. Высший класс!
Они жевали пирожки с мясом, откусывали небольшими кусочками чеснок.
— Большие умники считают, что зимой одни неудачники отдыхают. Много они понимают! Я, если представляется возможность, всегда прошусь в отпуск осенью или зимой. И только в Будапешт! Сюда второй раз путевку получаю. По-моему, кто в этот дом приезжает, прекрасно знает, зачем едет. Тут свои завсегдатаи есть. — Они сидели на ковре рядом с чемоданами и прихлебывали коньяк. — Но давай поторопимся, третий в любой момент может заявиться, а мы еще не распаковались даже.
Радович с кряхтеньем поднялся, одновременно страдая от тяжести собственного горячего, жирного тела и наслаждаясь его весом.
Они начали распаковывать чемоданы, с женским любопытством рассматривая гардероб друг друга. Иногда интересовались:
— Ты где достал эту нейлоновую пижаму?
— Из ГДР. Приезжала к нам одна делегация.
— Нравятся мне такие клетчатые пиджаки. Всегда хотел купить.
— Материал производит «Рихардс» в Дьере, но только на экспорт. Пришлось этому субъекту цемент добывать.
— Что ты разглядываешь? Это английский крем для бритья. Ничего особенного. В любом парфюмерном магазине можно купить.
Осторожно повернулась на шарнирах дверь, в комнату вместе с легким потоком воздуха проник запах горячего ужина. На пороге стоял сплошь из острых углов человек среднего роста с широким подбородком, обтянутым блестящей кожей, с глазами
