Венгерский рассказ - Клара Бихари
В коммунистической партии состоят и безземельные ремесленники, и люди других профессий. Ходят слухи, будто местный нотариус тоже вступил в компартию, а ведь еще в прошлом году он состоял в партии мелких сельских хозяев и братался с Шаргачизмашем Сабо. Шули Киш Варга подумывал о том; что ему, пожалуй, надо менять партию.
Прошел год, и Шули Киш Варга начал строиться на участке, отведенном ему под дом. У настоящего хозяина должен быть хороший дом и в деревне. Приезжая с хутора, он стыдился своей старой лачуги в переулке Варга. Что ни говори, неудобно солидному землевладельцу ютиться в таком закутке. Распрягаешь лошадей во дворе, а хвосты их оказываются чуть ли не в сенях.
Но и на новом месте он чувствовал себя не очень хорошо. Слишком много завистников вокруг. Здесь живут безземельные крестьяне, все богатство которых заключается в лошаденке да коровенке. Собственно говоря, теперь его место на Большой или Церковной улице, среди крестьян среднего достатка, потому что на имя Яноша Варги записано двенадцать хольдов; сверх того он обрабатывает и исполу арендует столько же. У него и стога и амбары — все как у заправского хозяина.
Между прочим, при всяком удобном и неудобном случае Шули не забывает подчеркнуть свои заслуги: как много он сделал для демократии и сколько страдал за нее. Да и теперь все, что мы, крестьяне, выращиваем, собираем, идет государству. Мы, крестьяне, подняли Венгрию!
Он включился в соревнование на образцового хозяина: идут толки, что тут можно будет кое-что урвать. Люди говорят, что тот, кто выиграет соревнование, получит хороший скот, семена, денежную премию и орден. И еще говорят (но это уже шепотком), что образцового хозяина освободят от вступления в кооператив, куда Шули калачом не заманишь. Всю свою жизнь он питал отвращение к коллективу, тем более что его там за человека не считали: ему мешок поднять и то не под силу.
Он очень возмутился, не получив ни премии, ни награды. Сторонники Балога точили на него зуб: «Черт бы побрал этого проныру Варгу — отхватил себе лучшую на хуторе землю, где без навоза, без удобрений урожай в два раза выше, чем на других участках, а теперь еще рассчитывает на награды! Да нас ведь все поднимут на смех, если мы признаем Шули Варгу образцовым хозяином!» Вот какое сложилось о нем мнение.
С глазу на глаз со своими людьми, старыми зажиточными крестьянами, Шули потихоньку жаловался, что собрал 18 центнеров пшеницы, 22 центнера ячменя, а что до сахарной свеклы, так еще в прошлом году у него было 200 центнеров, и все же он не стал образцовым хозяином.
— Нет больше правды на свете! — восклицал он с горечью. — Что они смыслят в урожае?
Теперь уж все хорошо понимали, что Янош не так прост, как кажется. Он выбрал себе участок, с которого еще десяток лет будет и без удобрений снимать обильный урожай, потому что там, где расположен хутор, господский скот втоптал навоз в почву. Ему легко соревноваться с бедняками, которым достались земли, удобренные разве что птичьим пометом. «По хитрости Варга занял бы первое место» — так отзывались о нем сторонники Иштвана Балога.
На открытии машинно-тракторной станции Шули стоял в толпе крестьян, но теперь он не протискивался к столу, никому не мозолил глаза и не смотрел умильно на местные власти. Нет, теперь он залез в самую гущу и только настороженно ловил каждое слово ораторов о земле. Правда, свидетельство о закреплении за ним участка у него в кармане, но на этом свете ни в чем нельзя быть уверенным, думает про себя Варга.
Если бы его поставили во главе кооператива, тогда куда ни шло. Но Шули чувствует, что это невозможно. Он уже стареет, да к тому же он всего-навсего только Янош Шули Киш Варга. Да и завистников у него развелось много. И чему они завидуют? Что у него есть земля? Он получил ее законно, другим тоже дали. Ему на большую семью и положено больше. Кто думал о Шули в прежнее время, когда ему нечем было прокормить детей? Когда крошечная лачуга не вмещала такую ораву и у большинства ребят не было сапог, а головы они покрывали дырявыми шляпами и замызганными шапками? Кто помогал ему тогда? Они чуть не лопаются от досады, что его земля дает обильный урожай. Но он ведь хорошо ее обрабатывает. Сам не лежебока и своих детей заставляет трудиться. Завистники из себя выходят, что он получил землю около хутора. Так почему же ее не просили другие? Не решались. Боялись, что далеко, как бы скот не попортил посевы, как бы батраки не растащили половину урожая. Ну а он не побоялся. Поселился средь поля и все уберег. Нельзя же хозяйничать, сидя в деревне. А может быть, им не нравится, что у него хорошие лошади? Пускай обзаведутся такими же. Только где им! Что они понимают в лошадях? Он ведь почти пятьдесят лет, заглядывая через плетень во двор Шаргачизмаша Сабо, слюнки глотал. Что за кони, что за быки красовались там! А когда к Сабо приезжали купцы, он через забор слышал, какие огромные деньги они платили за каждого породистого жеребца. У него сердце кровью обливалось всякий раз при виде пятерки коней Сабо, запряженных в одну повозку. С любой поклажей они мчались так, что только пыль столбом. Лошадей Шаргачизмаша Сабо ничто не могло остановить. В ту пору он тоже вздыхал: когда же и я заимею таких коней, хотя бы парочку! Теперь они у меня есть, и пусть вздыхает тот, у кого их нет.
Так говорил Шули Киш Варга, а самому все-таки было не по себе. Иногда он заходил к сельским коммунистам, но те встречали его холодно. Как ни лебезил он перед Иштваном Балогом, тот избегал его угодливого взгляда. Янош чувствовал, что молодежь, большей частью слушатели партийных школ (откуда
