Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн
За трудовую мою доблесть начальник лагеря предоставил мне трехдневную увольнительную. Я вернулся через день.
— Почему до срока? — спросил он.
— Чтоб себя самого не искушать, да вас не тревожить, — ответил я, как бы признаваясь в сомнениях, которые не до конца еще оставили меня.
— Что за глупость? Я тебе верю, значит, дело только в тебе, — улыбнулся начальник.
— Вы меня только с карьера не снимайте, — попросил я.
Полгода я работал, как вол в ярме, за пятерых, сделал за это время четырехлетнюю норму и этим загладил свою вину перед людьми и государством. Как скорлупа с ореха, отскочила от меня привычная кличка Сачок. Теперь уже не тыкали в меня пальцем, когда надо было привести дурной пример. Уважать начали. Я сильно изменился, но характер мой, неуживчивый, порой даже вздорный, остался прежним. Я ничего не мог сделать с собой: чуть что не по мне, дерзил, лез, как говорится, в бутылку, не желал прислушиваться к чужому мнению… И на свободе нет-нет да и взбрыкну. Но только теперь я усвоил, что самое плохое — это оторваться от товарищей, от коллектива. Вот и стараюсь сдерживаться, самого себя в узде держать.
7
Утром проснулся — в голове тяжесть, с трудом оторвался от подушки. Внутренности выворачивало, к горлу подкатывала тошнота, на сердце камнем лежала тоска. Посмотрел на часы — десять. Наверно, на стройке уже хватились, куда это я запропастился. Через силу сполз с кровати. В бутылке оставалось немного водки. Морщась, выпил и поплелся на работу. По дороге меня прошиб пот, стало чуть легче.
— А вот и наш Жамбал, — встретили меня товарищи по бригаде, словно обрадованные, что я цел и невредим. Наверное, уже строили догадки, что со мной приключилось.
— Ты из дома, Жамбал? — спросил меня один из них.
— А откуда же мне быть?
Услышав мой вызывающий тон, ребята оторопели. А я уже казнился, что опять дал волю своей несдержанности. Хотя мелькнула и подлая мыслишка: вот, стоит мне рявкнуть, они и умолкают со своими вопросами. Но на сей раз молчание продолжалось недолго.
— А мы уже справлялись о тебе в милиции, — сказала Цэрэнцоо, словно не замечая моей злости.
— По-вашему, кроме милиции да тюрьмы, о Жамбале и узнавать негде, — огрызнулся я.
— А в милиции легче всего найти пьяного, — отпарировала наш бригадир.
В первый раз она говорила со мной так резко. Я даже вздрогнул от ее слов. Недавно был уже случай, когда я, в самом деле пьяный, попал в милицию. Проспался там, а утром за мной пришли начальник стройки и вся бригада во главе с Цэрэнцоо. Рассказали про меня и взяли на поруки. Потом на собрании мне, конечно, здорово досталось. Я тогда напугался — что, если исключат из бригады? Выпивать перестал совсем, вовсю старался загладить свою вину перед товарищами.
— Надо на работу вовремя приходить, тогда и в милицию не за чем будет обращаться, — продолжала Цэрэнцоо.
— Да я же иду на три дня впереди вашего графика, — не сдержался я. — Неужели двумя часами меня попрекать нужно? Или так вы меня воспитываете?
Все нутро мое горело, и я не вполне соображал, куда меня заносит.
— Значит, коллектив не вправе интересоваться твоей жизнью? Мы все должны потакать тебе одному, дрожать под твоим грозным взором. А ты станешь своевольничать: хочу — выйду на работу вовремя, захочу — не выйду. Так, что ли? Если будешь разгильдяйничать, нарушать трудовой ритм нашего коллектива, придется нам расстаться — живи как знаешь, — отчеканила Цэрэнцоо.
Такого я не ожидал. «Я же хочу быть человеком, почему она так говорит?» — пронеслась в мозгу негодующая мысль. В руках я держал лопату. Я чуть было не швырнул ее к ногам Цэрэнцоо, но что-то меня остановило, и лопата полетела к бетономешалке.
— Если вам мало того, что я работаю не хуже других, то и… нечего мне с вами делать. Матери у меня теперь нет, так что мне все равно, где жить и как жить…
Сказав про мать, я почувствовал, как во мне словно оборвалась тугая струна, и плечи мои затряслись от рыданий.
Это было, наверное, так неожиданно, что на строительной площадке воцарилась мертвая тишина. Потихоньку все сдвинулись ко мне.
— Да что с тобой, Жамбал, скажи, — попросила Цэрэнцоо.
— Чтобы ты меня еще раз укусила? — зло выкрикнул я.
— Жамбал, братишка, да успокойся ты!
А меня понесло:
— Досадуете, что взяли меня в бригаду? Не дождетесь, когда избавитесь? Уйду я, уйду. Вам бы только свое звание да удостоверение получить, а на одинокого человека всем вам наплевать, — выпалил я и повернулся, чтобы уйти.
Но товарищи стояли вокруг меня плотным кольцом.
— Ребята, он пьян, давайте проводим его домой, а завтра поговорим спокойно, — предложил кто-то.
Бригада посовещалась. Решено было послать со мной Цэрэнцоо, заменить нас на нашем участке работы. Дома у меня был полный кавардак: кровать не убрана, на столе пустая бутылка, на полу мусор. Мне стало стыдно перед девушкой.
— Мучаешься после вчерашнего? — участливо спросила Цэрэнцоо, словно не она
