Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн
— Ты здесь без году неделя, а уже отца учишь, как ему табун пасти.
Тогда я промолчал, но как-то в жаркий день подвезли цемент, а парень этот валяется себе под кустом. Тут уж я потерял терпение:
— Слушай, друг, нам с тобой поровну платят, так давай поровну и работать.
— Брось дурить, — ответил он.
— Совесть-то у тебя есть или ты паразит по убеждению?
— Вас, воров, я гляжу, хорошо в тюрьме дрессируют. Вон как ты вкалываешь! А мы люди свободные, на нас просто так не сядешь!
Вспыхнул я, как бензин, в который кинули горящую спичку.
— А ну говори, что я у тебя своровал? — Сжав кулаки, я двинулся на этого пустобреха.
— А кто ж ты, как не вор? Или ты по тюремным нарам ни за что валялся? — истошно заорал он и схватил обломок кирпича. Нет, замахнуться он не успел, так как в ту же секунду лежал на земле. На его крик сбежались люди.
— В чем дело? Ты чего, Жамбал, взбесился?
— Только так надо учить паразитов, которые ничего не хотят делать! — зло ответил я, уперев руку в бок.
Напарника моего подняли, и он бросился было на меня, но его удержали.
— Вы этому гаду объясните для его же блага, — снова заговорил я, — кто напрашивается, того бьют.
— Да ты, парень, дикарь, — сказал кто-то.
— Зверюга! — поддержал другой.
— Это все Цэрэнцоо. Навязала нам такого типа. Что дальше-то будет, если он с драки начал?
Цэрэнцоо уже была здесь и слышала, что говорят в бригаде обо мне и о ней.
— Мы же все вместе насчет Жамбала решали, — начала она, но я ее перебил:
— Если кто ее заденет, будет иметь дело со мной!
Вид у меня, видно, был довольно угрожающий, потому что все вдруг сразу замолчали.
Тогда Цэрэнцоо пригласила всех, кроме меня, зайти в бытовку. Я не утерпел, подошел к стене, стал слушать.
— Видите сами, каков гусь! — злобствовал мой напарник. — Не мы его, а он нас тут на свой лад живо перевоспитает. Как думаешь, Цэрэнцоо?
Потом заговорили другие.
— Никакого звания мы не заслужим с таким кулачным бойцом.
— Прославимся как мордобойная бригада.
— Зачем он нам? Лучше отделаться от него, пока не поздно, а то потом с ним и вовсе сладу не будет.
Наконец я услышал Цэрэнцоо.
— Может, вы торопитесь со своими выводами? Я сама видела, как он радовался тому, что его приняли на работу, — сказала она.
— А кто его знает, чему он радовался, работе или еще чему?
— Нет, ребята, работает он нормально. А потом, не забывайте, что и он тоже человек. Нельзя же с плеча рубить, не разобравшись, что к чему.
— У меня к такому доверия не было и не будет!
И опять голос бригадира:
— Давайте не горячиться! Жамбал много лет находился в стороне от нормальной жизни. Наш долг — помочь ему встать на правильный путь, поддержать. Учтите, что во всем равнять его с нами с первого дня было бы неправильно, он же к другому привык…
Мой напарник на крик сорвался:
— Правильно выступаешь, Цэрэнцоо! Он привык кулаком работать! Всех нас калеками сделает!
— Никто не оправдывает Жамбала за рукоприкладство, но ты на себя погляди! Вместо того чтобы ему своим трудом пример показывать, ты же то куришь, то под куст завалишься!
Это был голос одной светловолосой девушки, которая, как я уже успел понять, за словом в карман не лезла.
— У тебя получается, я же и виноват, что этот дикарь меня избил. Ну, нет. Я с ним работать не буду. Сейчас пишу заявление об увольнении и подаю в суд на него, — завопил мой напарник. — И вот что: никогда мы не станем бригадой социалистического труда, пока этот бандит будет здесь хулиганить!
Кто-то прервал его:
— Верно, не станем, если ты будешь так работать, как до сих пор это делал.
— Как хотите, а я выхожу из бригады, если не уберут от меня Жамбала. Хочу со стороны посмотреть, что у вас с вашим воспитанием получится. — Напарник мой вроде бы еще хорохорился, но по тону его было слышно, что спесь с него уже слетела. Ненадолго воцарилась тишина.
— Друзья мои, нам нужно умение преодолевать всякие трудности. Ведь и вправду звание бригады социалистического труда заслужить нелегко. — Это говорила Цэрэнцоо. — Ну, представьте, откажемся мы от своего решения, попросим Жамбала уйти в другую бригаду, — много ли чести нам будет? А каково ему? Его, конечно, не бросят, с работы не выгонят, но разве он не будет прав, если скажет, что мы с вами — равнодушные люди? Разве не будет в душе его обиды? А если при таком обороте дела он махнет на все рукой и вернется на путь преступлений? Не будет ли в этом и нашей вины? Жизнь сурово обошлась с Жамбалом, может быть, даже характер ему попортила. Он и несдержанный и нетерпеливый, но мы-то умеем быть такими, а? Значит, можем и должны относиться к нему дружески, сочувственно. Положим, он сегодня зашел чересчур далеко — распоясался, но давайте же сами будем на высоте. Предлагаю впредь, если что-то подобное случится, помнить поговорку: «Лучше кость человеку сломать, чем душу надломить». Называть Жамбала вором просто недопустимо. Он хочет смыть со своего имени пятно, и нужно помочь ему в этом. Трудится он с желанием, а трудолюбие — достойная черта. Труд способен перевоспитать любого человека, кроме закоренелого преступника. Но наш подопечный не такой. Я уверена, что он твердо решил идти правильной дорогой. Поэтому скажу вам так: если в бригаде есть черствые люди, для которых забота о других — обуза, то пусть они от нас уходят. Обойдемся без них!
Цэрэнцоо никто не прервал, значит, другие разделяли ее мнение. И как же я рад был услышать:
— Правильно говорит бригадир!
— Да, это все верно!
— И я с Цэрэнцоо согласен!
— Нет ничего ответственнее, чем воспитание взрослого человека да еще с трудным, как у Жамбала, характером. Это и ответственно и почетно одновременно.
Я понял, что справедливость восторжествовала, быстро встал к бетономешалке и занялся приготовлением раствора. «Выходит, многие здесь хорошо ко мне относятся, а я уже готов был с ними порвать. Нет, видно, слишком много черной злобы скопилось в моей душе. И правы те, кто засомневался во мне. Хорошие люди, нельзя с ними
