Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло
Вдруг Хулан увидела себя со стороны, — худая, маленькая, в простом выгоревшем платьице, и ей стало жаль себя. Она тоже хотела счастья. Но стоило ей представить себя в объятиях Шарава, как она поморщилась от отвращения.
— Ничего между нами быть не может. Я думала, вы человек бескорыстный и по доброте своей хотите помочь молодой работнице, я даже призналась вам однажды, что ошиблась, заподозрив вас в дурном. Так вот беру свои извинения обратно. И пожалуйста, избавьте меня от своей заботы, сама как-нибудь обойдусь. Во всяком случае, не стану позориться ради денег.
Но не так-то просто было сбить с толку Шарава.
— Ты еще молодая и совсем не знаешь жизни, — словно не слыша иронического тона Хулан, продолжал Шарав. — А жизнь — штука суровая, беспощадная. Не заметишь, как налетит ураган и сметет тебя с лица земли.
Хулан чувствовала, что дружелюбие Шарава наигранное, и сердито вскинула подбородок.
— А это лучше, чем небо коптить да по углам прятаться. Правда и справедливость для меня важнее богатства и славы. Я вам уже говорила, что дороги у нас с вами разные.
Понимая, что продолжать разговор в таком духе бесполезно, Шарав решил направить его в другое русло. Но Хулан хотела лишь одного — чтобы он скорее ушел, и резко сказала:
— Если хотите говорить со мной, говорите в цехе, о работе. А то про нас всякие сплетни пойдут.
Хулан повернулась и ушла. По лицу Шарава пробежала тень, на душе стало скверно. Почему он так не нравится этой девушке? Наверняка ее кто-то настроил против него. Узнать бы, кто именно!
На следующее утро Шарав явился на работу в дурном расположении духа. Его мучили недобрые предчувствия. И действительно, едва он уселся за письменный стол и с деловым видом уткнулся в бумаги, как его вызвал к себе начальник цеха.
— Почему ваша смена перестала выполнять план?
— Текучесть мешает. Зарплата низкая, вот люди и бегут, ничего не поделаешь.
— А почему зарплата низкая?
— Платят с выработки, а выработка незначительная. Это во-первых. А во-вторых, у нас есть определенные трудности, которые мешают работать.
— Так ведь устранение трудностей входит в твои обязанности. Если положение не изменится, придется принять строгие меры. Где твоя личная инициатива? Кто, как не мастер, отвечает за план и за качество продукции? А инициатива рабочих, производительность труда от кого зависят? Словом, Шарав, разговор у нас будет серьезный.
Мастер взглянул на начальника цеха и заволновался — у того дрожали руки. А ведь начальника цеха все любили и уважали за спокойный нрав, за деловитость и выдержку. Сейчас выдержка ему изменила, и виноват в этом был Шарав.
— Вместо организационных вопросов и плана ты занимаешься очковтирательством, не можешь упорядочить оплату труда. Помни, вся ответственность за развал работы лежит на тебе. Что будешь дальше делать?
Шарав молча смотрел себе под ноги и думал: ничего, обойдется, не первый раз его критикуют. И в самом деле начальник вдруг заговорил более мягким тоном:
— Ты посмотри, что творится! Твоя смена весь цех назад тянет. На следующей же неделе проведи собрание и поговори с рабочими. Надо выработать меры по улучшению положения. Перед собранием побеседуй с каждой работницей. Подготовь толковый доклад, не из одних общих фраз, как на прошлом собрании, а то опять тебя никто слушать не станет. Необходимо выявить скрытые резервы производства, направить инициативу рабочих в нужное русло.
Шарав с озабоченным видом записывал в блокнот указания начальника цеха.
— Кто будет присутствовать от дирекции? — поинтересовался он.
— Это совсем не обязательно. Но я подумаю, кого пригласить…
Вернувшись к себе, Шарав добрых полчаса пребывал в смятении. Оно и неудивительно после такого сурового разговора с начальником. Надо срочно предпринять какие-то меры, первым делом добиться того, чтобы на предстоящем собрании было поменьше шума. Как говорится, чтобы комар носа не подточил.
И хоть Шарав не сомневался, что все как всегда обойдется, ему было не по себе. Он попросил заглянувшую к нему по делу работницу позвать к нему Цэндсурэн. «Скажи, по срочному делу». Шараву пришла в голову неплохая, по его мнению, мысль. В чем-то виноват сменный мастер, а в чем-то начальник цеха. Вовремя не предупредил, не помог, не посоветовал. Значит, критиковать следует администрацию цеха в целом, а не только сменного мастера. Шарав немного успокоился. Умный из любого положения найдет выход.
Шарав встретил Цэндсурэн очень приветливо.
— Что скажете хорошего, моя единственная надежда и опора? Если бы каждый у нас работал, как вы, я мог бы спокойно сидеть дома. Жаль, что таких, как вы, мало. Хочу с вами посоветоваться. — Шарав нахмурился. — Наша смена не выполняет план и тянет весь цех назад. Надо что-то делать.
— Верно, — согласилась Цэндсурэн. — У нас об этом в цехе давно говорят.
— Я предложил начальнику цеха собрать рабочих и вместе выработать меры, направленные на увеличение производительности труда. На собрании следует говорить не только о недостатках, ведь у нас и кое-какие достижения есть, было бы неправильно умолчать о них. Конечно, смена работает не в полную силу, но не без причин. Мы не всегда получаем сырье высокого качества. Вы человек умный, и должны понимать, что администрация цеха к некоторым производственным вопросам подходит без должной ответственности. Вот за это и покритикуйте ее в своем выступлении. При подведении итогов совещания критику, конечно, можно будет опустить.
Цэндсурэн слушала мастера не перебивая. Что толку возражать ему сейчас?
Но Шарав истолковал ее молчание по-своему. Он решил, что Цэндсурэн с ним полностью согласна, и продолжал: благоразумнее всего пока не говорить о предстоящем совещании. Он сам всех оповестит о дне и часе его проведения. Текст выступления неплохо бы показать ему, Шараву, возможно, он что-нибудь исправит или дополнит.
— А теперь пошлите ко мне Хулан, — сказал Шарав, когда Цэндсурэн собралась уходить. — Мне надо с ней потолковать.
— О чем сейчас-то речь вести? — пожала плечами женщина. — Ладно, позову, раз просите.
Хулан мастер сказал примерно то же, что и Цэндсурэн. Девушка усмехнулась. Что за собрание, если всем заранее диктуют, кто кого должен критиковать. Разве у людей своей головы нет?
— А ты не хорохорься, девочка, — ласково посоветовал Шарав. — Ничего хорошего из этого не получится.
Неприятно смотреть на человека, когда губы у него улыбаются, а в глазах злобные огоньки. Хулан ушла от Шарава расстроенная. Она не только не согласна с Шаравом, но каждое его слово вызывает в ней отвращение, протест.
Несколько дней Шарав сочинял свой доклад, исписал
