Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло
— Пойми, мама, я взяла повышенные обязательства. Сейчас конец месяца, и я могу их не выполнить.
Мать поначалу не одобряла стремление дочери быть на виду, вмешиваться во все дела цеха. Но видя, как сияет Хулан, рассказывая ей о своих делах, она все реже и реже высказывала свое неодобрение. Сейчас она разделяла беспокойство дочери, и обе они всей душой хотели, чтобы к утру станок был в строю.
Хулан провела тревожную ночь. Она была погружена в свои мысли и не заметила, как рассвело. Неужели из-за неисправности в станке рухнут все ее надежды? Сколько расчетов она сделала, сколько раз выверяла каждое движение, неужели напрасно? Сегодня ей придется работать еще напряженней — надо наверстать упущенное. Сумеет ли она? Вспомнился вдруг Шарав. Жалкий, запутавшийся человек, все его мысли шли вразрез с тем, чему учили Хулан, что было ей безгранично дорого. После того памятного совещания, когда Шарава раскритиковали, у них была еще одна встреча. Хулан не могла ему отказать — он выглядел таким несчастным. Шарав сделал ей предложение. О любви он говорил мало, хвастался, что накопил денег, что на себя тратит мало. Квартиру обставил новенькой полированной мебелью. Они с Хулан заживут на славу. Хулан слушала его и думала, как глупо выходить замуж из-за полированных ящиков. Неужели любовь можно купить? Не деньги главное, а человек. Может быть, и Шарав когда-нибудь это поймет. Его перевели мастером в другую смену. Говорят, он изменился к лучшему, старается исправить свои недостатки. Интересно, он действительно осознал свою неправоту или притворяется? Хочется верить, что он станет другим, думала Хулан, только и в этом случае она за него не пойдет. Говорят, человек должен понравиться с первого взгляда. А он ей ничуть не понравился. Вот тот молоденький слесарь — другое дело. Правда, она даже не знает его имени.
Утром, наспех позавтракав после того, как мать на нее сердито прикрикнула, невыспавшаяся, но возбужденная, Хулан явилась в цех на полчаса раньше начала смены. И сразу же столкнулась с тем самым молоденьким слесарем, который ей с первого взгляда понравился. Накануне она не успела его рассмотреть, а теперь заметила, что волосы у него густые и длинные, лицо чуть продолговатое, глаза добрые, смеющиеся. Он осматривал ее станок. Как только Хулан подошла, парень сказал, что все в порядке, и сразу ушел. Она слова не успела ему сказать. А могла спросить о станке, хотя тут все было ясно. Станок был отлажен на славу, об этом свидетельствовал его ровный гул. Хулан с облегчением вздохнула, словно камень с души свалился. Только сейчас она поняла, какую тяжелую провела ночь. Тихонько напевая себе под нос недавно услышанную песенку, она приступила к работе.
— Все в порядке?
Хулан оглянулась и увидела Цэндсурэн с карандашом и бумагой в руках. Старой ткачихе и так было ясно, что сердце станка бьется ровно, и спросила она для того лишь, чтобы приободрить Хулан, которая провела бессонную ночь. Она наклонилась к девушке, чтобы та лучше ее слышала:
— Не переживай, если недовыполнишь норму, Ты же не виновата, что случилась поломка. Будь повнимательней — в твоем станке некоторые детали заменены на новые, когда еще они притрутся!
Хулан кивнула. Прежде чем пойти дальше, Цэндсурэн улыбнулась девушке, и эта улыбка была для Хулан дороже любой награды. На душе стало светло. «Значит, вы мною довольны», — мысленно сказала она своей бывшей наставнице. Хулан поняла, что ее заботы и огорчения Цэндсурэн принимает близко к сердцу. И это чувство внутренней связи с Цэндсурэн, а через нее и со всей фабрикой, с ее трудовым коллективом, частицей которого была теперь сама Хулан, окрылило девушку. Как прекрасна, как богата жизнь, когда ты не одинок, когда твой труд нужен людям…
К обеденному перерыву Хулан выполнила семьдесят процентов дневной нормы. Как это ей удалось, она и сама не могла объяснить. На расспросы подруг только удивленно вскидывала брови: вроде бы работала, как обычно.
Вторая половина рабочего дня началась без всяких помех, станок набирал скорость. Снова пришел слесарь, постоял возле Хулан, чутко прислушиваясь к звуку мотора. Хулан тоже ему улыбнулась в ответ, хотя мысленно была далеко. Юноша, видимо, понял это. Не говоря ни слова, торопливо пошел к выходу, ловко лавируя между станками.
Как и в первой половине дня, Хулан работала самозабвенно, ни на минуту не отвлекаясь. Даже усталость нисколько ей не мешала быстро находить обрыв нити. Но обрывов было меньше, чем обычно. Хулан везло, станок работал исправно. И все же она перевыполнила дневную норму всего на тридцать процентов — это вместо того, чтобы дать две дневные нормы и наверстать упущенное накануне из-за вынужденного простоя. Хулан было обидно до слез. Она бросилась с Цэндсурэн, однако та ничуть не удивилась.
— Ты, девочка, еще утром израсходовала весь запас сил. Сколько раз я тебя предупреждала: рассчитывай слои силы, иначе хороших результатов не жди. Сегодня перевыполнишь норму, а завтра не выполнишь. Не спеши, не суетись, экономь каждое движение. Тогда добьешься большего. А рывками работать — только себя изматывать.
Эту прописную истину Хулан назубок знала, просто переоценила свои возможности. Выложилась в первую половину дня, а во вторую, незаметно для самой себя, стала работать медленней.
На Хулан вдруг всей тяжестью навалилась усталость. Надо хорошенько выспаться перед завтрашней сменой. Она вышла за ворота фабрики и увидела того самого слесаря, который забегал к ней в цех.
— Ну что, не барахлит станок?
— Да нет, спасибо, — Встреча была неожиданная, но Хулан почему-то подумала, что парень нарочно дожидался ее. Ей стало не по себе, а тут еще как назло она уронила перчатку. Парень поднял перчатку, отряхнул с нее пыль и спросил нерешительно:
— Придешь сегодня на вечер?
— Вряд ли. Я живу далеко, не успею сходить домой, — ответила Хулан.
Они попрощались и пошли каждый в свою сторону.
Прошло несколько месяцев. За это время из смены Цэндсурэн никто не уволился. Более того, все реже и реже бывали случаи невыполнения нормы. Однажды Шарав разговорился с ткачихой из своей бывшей смены.
— Вы, кажется, хотели уволиться? — спросил он.
— Уволиться? — удивилась женщина.
— Как же, еще при мне заявление подавали, забыли?
— Забыла, — откровенно призналась женщина. — Нет у меня причин уходить.
— Да ведь не ладилась у вас работа, — не отставал Шарав.
— А теперь все в порядке, дело в том, что я раньше многого не понимала.
Совсем другой человек, отметил про себя Шарав, да и сам он
