Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф

с внеисторическим «особым, венгерским путем», и прежде всего ту ошибочную идею, которая уповала на общественный строй, приведший страну к самой низкой точке; одним словом, все то, что волей-неволей вело к этому трагическому оцепенению. Венгерская интеллигенция после такого опыта обоснованно обратилась с интересом и ожиданием к другой, лучшей, более перспективной общественной системе. Этот поворот, — который уже стал историческим фактом, — естественно, требовал определенного периода времени, приблизительно полутора десятилетий. Да, действительность разгромила ложные построения, но сознание с трудом и помалу воспринимало это, ведь интеллигенции приходилось делать один за другим неприятные выводы о своей роли в прошлом. Подобным же образом и само преобразование, ориентация в новом направлении отнюдь не шли по прямой восходящей; много было срывов, отступлений, колебаний, едва не приведших к гибели (как, например, тогда, неделю спустя после той демонстрации). И все же венгерская интеллигенция, вслед за изменением экономического базиса, начала для себя построение новой системы координат. И различные отклонения от проделанного пути не могут изменить значения этого факта. Достаточно только наметить главные вехи, чтобы увидеть, какое качественное изменение началось в те годы.

Предыдущие трагедии венгерской интеллигенции нашего столетия вытекают прежде всего из того, что ее представления до самого освобождения страны от фашистов оставались провинциальными и обновление она могла мыслить себе лишь в построениях, ошибочно абсолютизирующих относительность венгерских условий. Отсюда и следует, что еще в период между двумя мировыми войнами — за исключением отдельных представителей коммунистических и левых взглядов — интеллигенция считалась лишь с венгерской полуфеодальной, полубуржуазной системой, не замышляла революционного ее переустройства, и у нее очень редко возникала мысль о возможности даже буржуазной демократии. С горьким преувеличением можно сказать, что венгерская интеллигенция в течение долгого времени сама не знала, чего она хочет, и лишь чутьем догадывалась, чего она хотела бы. Но у нее не было конструктивных соображений, каким конкретно должен быть путь прогресса, она удовлетворялась фикциями, основывающимися на более или менее значительных реформах. Такой была, например, теория так называемого «венгерского третьего пути», которая предполагала взамен двух основных общественных систем — независимо от времени и пространства — какую-то «особую», но совершенно неясную формацию, в которой эклектически смешивались различные наивные (в первую очередь националистско-провинциального происхождения) идеи.

Наряду с романтическим протестом интеллигенции против капитализма, следует учесть, что она очень мало слышала о социализме (после кровавого подавления героической Советской республики 1919 года хортистский режим ни на мгновение не выпускал коммунистическую партию из подполья), ее сведения о марксизме были до смешного ничтожны и неверны. В Венгрии в то время даже буржуазный либерализм считался смертным грехом, любая антифеодальная деятельность затрагивала суть существующей системы, и полицейский аппарат государства заранее предпринимал жестокое контрнаступление. Но было и другое препятствие: воспитываемое в течение десятилетий (начиная с первого класса школы) мещанство, которое каждое искреннее слово встречало насмешкой или, в лучшем случае, равнодушно, и было готово поддержать любую неправильную кампанию (шовинистическое движение, антисемитский погром, агрессивное выступление). В этих условиях нерешительность интеллигенции понятна, хотя и не оправдана. И этим можно объяснить и то раздвоение, которое существовало в ее сознании между знанием действительности и представлением о будущем.

Один пример пояснит, что я имею в виду. Внимание значительной части интеллигенции у нас было долгое время привлечено к так называемому «аграрному вопросу» (и это понятно, ведь у нас до 1945 года оставались огромные поместья). В период между двумя войнами большая армия писателей и экономистов, композиторов и аптекарей, приходских священников и мелких служащих, врачей и журналистов принялись — вопреки официальному мелкобуржуазному настроению — за изучение сельской жизни: литературные репортажи, медицинские исследования, статистика рождаемости и смертности, психологические анализы, статьи о снабжении населения продовольствием, планы заселения и захватывающие общие социографические труды следовали друг за другом и свидетельствовали о невыносимом социальном положении. Венгрию называли тогда страной трех миллионов нищих; значительная часть обрабатываемых земель была сосредоточена в руках нескольких семей и церкви, название туберкулеза даже на профессиональном жаргоне было «morbus hungaricus». Так называемое «движение за изучение деревни», — которое мы по праву можем считать одним из характерных и благородных движений венгерской интеллигенции, — хотя и звучало кое-где с националистическим обертоном, по сути послужило началом работы, явившейся основой всей дальнейшей успешной деятельности, а именно открытия истины. Спустя некоторое время действительно накопилось множество тяжелых доказательств невыносимости существующего положения; стало быть, в знакомстве с реальной действительностью не было недостатка. В вопросе о том, «что не нужно», все были единодушны; в определении же того, «что нужно», мнения разошлись по тысячам направлений. Демонстрация болезней удалась образцово, а в лечении пока что были вынуждены довольствоваться симптоматической терапией. Потому что лучшего средства не знали. Могла ли ошибка крыться в намерении, в стремлении? Тот, кто знаком с литературой, возникшей по следам этого движения, самым решительным образом отметает это предположение. Все-таки почему же не удалось найти соответствующего лекарства — хотя бы в теории — для точно определенной болезни? Почему венгерская интеллигенция и в этом случае оказалась в обороне? Мы опять пришли к отправной точке, заколдованный круг замкнулся: да потому, что у нее не было такой конструктивной программы, которая бы не только перешагнула через существующий строй, но и установила бы революционно новые, качественно другие общественные координаты. Поэтому нельзя было далеко уйти с помощью временных решений: например, для подлинно радикального решения аграрного вопроса необходимы были полный земельный раздел и коллективное сельское хозяйство, нечто такое, чего ушедший строй, разумеется, не мог допустить. Лишь коренное преобразование, после 1945 года, могло подтвердить безрезультатность пути частичных реформ.

Ужасная война дала по крайней мере один положительный результат: она сделала бесспорным крах иллюзионных взглядов на общество и историю; однако, этого было достаточно лишь для того, чтобы отвернуться от прошлого. Венгерская интеллигенция быстро сошлась на том, что она не хочет возврата прошлого; отправной платформой для переустройства (по крайней мере в передовых слоях венгерской интеллигенции) было безоговорочное отрицание и резкое осуждение хортистского строя. Но куда дальше? Строить всегда гораздо трудней, но у нее нашлись силы, чтобы, получив, наконец, исторический урок, ответить на этот вопрос; и венгерская интеллигенция постепенно начала оставлять свои прежние системы взглядов, выросла и из координат буржуазной демократии и увидела новый, далеко ведущий путь — путь к социалистическому обществу. Все это, я знаю, звучит слишком абстрактно в сравнении с той действительной борьбой и тем напряжением, которыми сопровождалось это переустройство. Значительная часть нашей интеллигенции прежде старалась воздерживаться от «политики», теперь же все новые и новые ее слои включались в общественную деятельность. Она болезненно ощущала недостатки, вызванные отдаленностью от масс, от людей, трудящихся