Венгерский рассказ - Клара Бихари
Цветы она начала собирать вместе с Янчи Надом, но вскоре к ним Баньо Чикал приблизился. Янчи петь перестал, молча срывал золототысячник и отдавал Жужике. Казалось, горло у него пересохло и песня в нем застряла. Баньо сам ни одного цветка не сорвал, только ходил рядом как привязанный. И говорил мало. Иногда только обронит невзначай:
— Сегодня большой костер разложат, не всякий и перепрыгнет…
— Да что ты?
— Вот увидишь…
— Или о другом начнет:
— Прошлый год уложил я на лопатки Йошку Сигера, так он потом две недели кровать продавливал…
— Герой ты, да и только! — улыбнулась Жужика. — А вспомнил это к чему?
— Да так. — И первый на селе силач широко, насмешливо ухмыльнулся. Жестокая была у него ухмылка.
Бедняга Янчи Над его не боялся, но на оскорбления не отвечал. Знал, что конец все равно один — драться надо, и туго ему придется, ну да не беда, не тот молодец, кто бьет, а тот, кто сдачи дает. Жаль, конечно, что драки не избежать… Так бы им хорошо было с Жужикой! Янчи терпеть не мог драк, не для того он был создан.
Многие заметили, неладное что-то происходит между парнями, шептаться начали, переговариваться, но продолжали рвать цветы и по полю бегать — каждый своей песней занят был, тут не до соперников.
Уже смеркалось, когда передники девушек наполнились цветами. Все повернули обратно. Дошли до выкопанной канавы, уселись вокруг, снова пели, а когда над холмом засиял лунный свет, парни принесли из села горящие угли и разожгли костер.
И тогда все вместе затянули песню летнего Ивана Купалы. Хором, как в церкви:
Пламя вновь запылало в честь Ивана Купалы —
Ты гори, гори, костер, ты свети, мой ясный,
А когда уйду домой, то и ты погасни[18].
Летела песня по полям, над кладбищем, доносилась, быть может, до самых гор. И в грустных ее переливах, и в стремительных взлетах таилась жажда любви многих юных сердец.
А когда песня эта слетела последним вздохом с уст и пламя костра рассеяло колеблющиеся тени по кладбищу, девушки выбрали из букетов гвоздики, подержали их над костром. Есть поверье, что цветок, опаленный на костре в ночь под Ивана Купалу, оберегает от звона в ушах и от зубной боли. Окуренные, сразу увядшие цветы поделили между собой парни и девушки. И снова уселись парами плести венки при свете костра. Какие же без венков прыжки через костер!
Рядом с Жужикой снова двое кавалеров было, но теперь все больше Баньо показать себя старался. Янчи Над, казалось, в песне грусть свою излил. Баньо опять задираться начал.
— Не хватит цветов на венок-то…
— Мне хватит. Не для тебя ведь венок.
— И для тебя мало…
— Для меня в самый раз!
Потом Баньо к Янчи пристал:
— А ты с кем прыгать будешь?
— С кем захочу, с тем и прыгну.
— С кем же ты хочешь?
— Это мое дело.
Девушки сплели венки, но на головы их пока не надевали. Ферко Феруш заиграл на гармонике. Да так лихо грянул, что хочешь не хочешь, а ноги сами в пляс пустились. И пошли плясать парочки! Один Янчи Над сидеть остался. Жужику Баньо увел.
Танцевали на лугу чардаш. Казалось, танцоры сливаются воедино с землей, полем, а топот ног и плывущая в воздухе мелодия чардаша замирают в лунной ночи. Тишина кладбища, которую можно вспугнуть, аромат поля, который можно впитать, — все, казалось, было отдано молодым, а они дарили друг другу, земле, природе, переживавшей весенне-летнее равноденствие, песни своих душ, поцелуи и жажду любви.
Танцуя, Баньо Чикал подвел Жужику к костру. Сучья полыхали жарким огнем, прыгать было еще рано. Отливающие желтизной толстые языки пламени врывались в ночь, освещая дерзкое лицо Баньо. Он сильно прижал девушку к себе, она даже дохнуть не могла.
— Давай прыгнем?
— Рано, пламя еще высокое.
— А я хочу сейчас!
— Сначала песню надо спеть…
— Подумаешь, мы и без песни прыгнем!
— Я не буду…
— Ах, не будешь? — Парень подхватил Жужику.
— Ой, господи!..
Удержать Баньо было уже невозможно. Он разбежался и, вероятно, пролетел бы над костром, но Жужика, как ни была легка, все же потянула его вниз. Он выпустил из рук девушку, и она упала, покатилась по другую сторону костра, но сам Баньо угодил прямо в огонь, потерял равновесие и рукой схватился за раскаленные угли. На нем загорелись волосы, штаны, пламя даже сапоги охватило. С искаженным лицом несчастный выскочил из костра и со стонами и оханьем бросился на траву.
Все обступили Баньо и глядели, как он мучается, пока наконец один из парней не опомнился, вдавил его голову в кучу мягкой земли от вырытой канавы, стянул с него сапоги и штаны.
Долго лежал на земле самый сильный в селе парень.
— Огонь, он и есть огонь…
— А все потому, что ждать не захотел…
— Вот бедолага, — говорили вокруг. Чуть погодя двое парней подняли его на ноги.
— Оставьте меня, оставьте… Ох, помираю… Господи!.. — стонал Баньо Чикал.
Ему помогли добраться до дому.
Некоторое время над случившимся судачили, расспрашивали Жужику, которая только испугом отделалась.
— Он как схватит меня, как перебросит… Я не хотела, — повторяла она всем и каждому. — Мы ведь даже и не пели перед прыжками…
— Ничего, оклемается, — сказал Ферко Феруш и снова заиграл. Далеко разносилась грустная мелодия, никто ему не подпевал.
А Янчи Над все сидел на стволе дерева. Жужика подошла к нему.
— Иди, иди к нему… отхаживай…
— Я не хотела…
— А уж я и подавно.
Парни больше не подкладывали в огонь сучьев, пламя медленно затухало. Мелодия Ферко томно кружилась над полем. Жужика, присев с другой стороны на ствол, вертела в руках венок. Все приумолкли, словно кладбищенским духом повеяло, словно дыханием зимы потянуло, и оно заморозило, погрузило в оцепенение парней и девушек, которые собрались прыгать из весны в лето.
Но разве можно долго сдерживать кипение молодой крови!
Постепенно парни стали вполголоса подпевать под тихую музыку Ферко Феруша.
Янчи сидел, смотрел
