Венгерский рассказ - Клара Бихари
Я бы могла многое еще рассказать Петеру о себе, но тут вдруг подумала, что свою тайну-то я ему открыла, а он пока ни слова не промолвил, не сказал, что он обо мне думает. Я вздохнула…
«Эх, жаль у меня нет часов — не знаю, который час. И у вас нет? Темно уже, поздно, наверное. Вы не рассердились, что я прикрикнула на вас, когда вы хотели меня обнять? Я не по злобе вас оттолкнула, а так — бывает, что ничто хорошее тебя уже не радует… Вы так смотрите на меня, будто я убила кого. Нет, я никого не способна обидеть. Я даже не скажу никогда: «Посторонитесь!»… Может, вам и не надо больше меня провожать?.. Правда, тут уже мне близко. Хотите со мной еще встретиться? А то ведь я наговорила вам всякой чепухи. Надоела, поди… Вы, наверно, даже испугались, если и не осерчали… Но вы еще подумайте. Можно встретиться и на неделе. А если в воскресенье, то приходите в три часа пополудни. Сюда, на первую улицу, к третьему дому…»
Старуха умолкла, но видно было, что она еще не закончила свой рассказ.
Девушку полностью захватила эта история, и, когда старуха замолчала, она, да и все остальные сгорали от нетерпения узнать, что же ответил ей мужчина, пришел ли он в следующее воскресенье к трем часам к указанному дому?
Но старуха не стала больше ничего рассказывать. Бросив случайный взгляд в окно, она испуганно приложила ладонь ко рту.
— Ой, батюшки! Да ведь сейчас уже Ямборхалом!
Видно, в мелькающем за окном вечернем пейзаже — деревьях и домиках — она узнала свое село и поспешно стала собираться.
— Эй! — потрепала она за плечо сидевшего позади нее на лавке старика. — Мы уже дома!
Старик, безмятежно дремавший доселе — его никто и не заметил, — задвигал своими густыми седыми бровями и, подхватив пожитки, заспешил со старухой к выходу. Тут уже было не до прощаний: поезд замедлял ход.
Мать девушки опустила окно и стала отыскивать их глазами. Старик со старухой сошли прямо на насыпь.
— А корзина где? — спросил он.
— У меня она, — ответила старуха, тяжело дыша. — У меня она. А ты осторожнее, гляди лучше под ноги, Петер!
Девушка снова хотела было запричитать, но волна свежего вечернего воздуха, устремившегося через окно, будто остудила ее, и она молча скрестила на животе руки.
Перевод О. Громова.
Иштван Чурка
ПРЫЖКИ ЧЕРЕЗ КОСТЕР
Вернувшись утром с танцев домой, Жужика, не снимая нейлонового пальто, села прямо на лежанку.
— Ох и устала же я, — сказала она бабушке.
Высохшая старушка лет девяноста в короткой заплатанной сорочке сидела на краю лежанки и приглаживала свои белые волосы.
— Видать, от кавалеров отбоя не было, ни минутки на месте не стояла, — порадовалась она успеху внучки.
— Да уж верно! Из-за меня даже драка была.
— А кто дрался?
— Мишка Фако с Анталом Сабо.
— Вот безбожники…
— Обоих в полицию увели. До крови передрались.
— Пьяные небось были?
— Это все Антал Сабо. Напился и привязался к Фако из-за того, что Мишка прижал меня к себе, когда танцевали…
— Скажи-ка… — покачала головой бабушка.
— Правда, — рассмеялась Жужика. — Вот глупые!.. Дрались из-за меня…
— Так, внученька, испокон веков бывало. Мужики из-за нас всегда готовы друг другу в глотки вцепиться. В свое время из-за меня тоже Баньо Чикал с Янчи Надом схватился. Лет семьдесят с той поры минуло… А может, и больше… Бедняга Янчи. Над тогда даже зуб выплюнул. Тут, у ворот наших… Ох-ох-ох!
И, сидя на теплой лежанке, бабушка стала медленно, неторопливо рассказывать старую-престарую историю о том, как Баньо Чикал подрался из-за нее с Янчи Надом. Да, давненько это было…
В те времена большим праздником был на селе день летнего Ивана Купалы. На конец июня он приходился, а в канун праздника, в ночь под Ивана Купалу, загорались всегда яркие костры. После полудня парни собирались обычно на краю кладбища, где выгон начинался, выкапывали длинную, но неглубокую канаву. Наносили сухих сучьев. А ближе к вечеру, когда все было готово, приходили девушки. Все вместе веселой гурьбой с песнями шли в поле собирать цветы: полевую гвоздику, золототысячник, вьюнок с кладбищенской ограды. Парни выбирали себе девушек для танцев и прыжков через костер. Не со словами к ним обращались, а взглядами приглашали, цветами да песнями. Заведет, бывало, песню не сам парень, а приятель его и пропоет сначала имя друга, а потом и девушки. А у кого раньше зазноба была, тот цветы вместе с ней собирал.
Уже на поле, когда цветы рвали, видно было, что рассорятся Баньо Чикал с Янчи Надом. Оба возле нее увивались, возле Жужики, «бабушки» Жужики.
Баньо Чикал — дюжий, здоровый парень, любого в селе мог на лопатки уложить. Силу свою знал и расхаживал всегда гордо, спесиво, будто петух. Грудь выпятит, голову откинет, глядит на всех задиристо. У него и друзей-то настоящих не было, все только угождали ему да поддакивали, а он чванился, упивался лестью.
А Янчи Над, тот певун был. Ни один парень не умел так хорошо петь, как он. Стройный Янчи и в танцах первым был — и тут с ним никто сравниться не мог.
У Баньо Чикала зрачки были черные, колючие, а у Янчи глаза синие, улыбчатые, и никогда эти парни меж собой не дружили. Не знались даже. Баньо уважали в селе, льстили ему, а Янчи все любили.
И он первый пригласил Жужику танцевать, первый подошел к ней на посиделках. Баньо только недели за две до праздника заметил вдруг Жужику. Может, наскучила ему разгульная холостяцкая жизнь, захотелось пару себе подобрать. С Жужикой они соседи, ему легко было к ней подступиться. Янчи, тот на околице села жил с матерью-вдовой и двумя сестрами-малолетками, да и работы у него хватало.
Жужика и не подумала отваживать Баньо. Не такая это была девушка. Радовалась, что два кавалера у нее, с обоими любезничала.
Да, в то время глаза у Жужики, как звездочки, сверкали. Так и переливались цветами разными. То, глядишь, мягкие, карие, а повернет голову, тряхнет косами, и найдет солнечный лучик дорогу к ее глазам, замерцают они, зелеными станут, словно лист вьюнка, пронизанный полуденным солнцем.
А как лицо у нее менялось! То улыбчивое, с кокетливыми ямочками,
