Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

Ни свекровь, ни муж так и не догадывались, почему после той ссоры Дунжидма совсем перестала выходить из дома. А она сама для себя твердо решила, — ничем, кроме семьи, не заниматься. В один из осенних дней из центра на имя Дунжидмы пришло письмо. На конверте надпись: «Члену Революционного Союза Молодежи». Хорол-гуай исподтишка наблюдала, как Дунжидма дрожащими руками развернула письмо. Там было написано: «Сегодня вечером вы обязаны явиться на семинар в сомонный комитет ревсомола». Внизу были печать и подпись: «Секретарь ячейки МРСМ Хангайского сомона Цогтсайхан». С горящим лицом Дунжидма сложила бумагу и сунула в конверт. Посмотрела на свекровь, но та сидела с непроницаемым видом, как ни в чем не бывало. Хорол-гуай притворялась, прекрасно разглядев, какое впечатление произвело на Дунжидму письмо, она подумала: «Ишь как листок этот разглаживает, да в конверт прячет. Наверно, важную для себя весточку получила». А Дунжидма посидела на кровати тихо, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, и чуть слышно прошептала: «Никуда не поеду, а раз так, то и маме ничего о письме не скажу». Она скомкала письмо, достала из-под подушки шелковый платок, затянула потуже пояс и вышла со словами:

— Пойду телят собрать.

Два года назад Дунжидма отказала сватавшемуся к ней славному ветеринару и отдала себя, чистую, словно весенний цветок, молодому пастуху Дуйнхару. Любовь ее была, как безоблачное небо, не нашлось у Дунжидмы сил противиться ей. Высокую хитрую старуху Хорол-гуай стала называть мамой, а мужа ждала каждый вечер с пастбища, словно с войны. Но вот в жизни Дунжидмы, словно тучи на чистом небе, появились темные пятна. Дунжидма спрашивала себя, отчего так получилось, но не находила ответа, который мог бы ее удовлетворить. Сейчас она собирала телят в горной пади и плакала так, что насквозь промочила свой красивый платок. Но от слез стало полегче на душе. Она умылась холодной водой из горной речки и, всхлипнув напоследок, словно дитя, наказанное матерью, погнала телят к юрте. «Не поеду, не поеду, — словно заклинание, повторяла Дунжидма. — Не буду маму сердить, не буду Дуйнхара расстраивать».

Едва взглянув на лицо Дунжидмы, Дуйнхар, вернувшийся вскоре с пастбища, сразу понял, что в доме опять нелады. «Дунжидма плакала! Верно, опять мать разошлась — ну что мне с ними делать?» — промелькнуло у него в голове. Он неловко присел на край кровати и спросил:

— Ты что, плакала?

— Нет.

— Я же не слепой! Мать тебя обидела?

— Из сомона письмо прислали, — ответила Дунжидма и показала мужу смятый конверт.

Дуйнхар прочитал приглашение и сказал:

— Какого тебе коня привести — черного или каурого?

— Никакого, Дуйнхар, я не поеду.

— Почему?

— Я сказала нет — и не спрашивай, не уговаривай.

Но Дуйнхар схватил укрюк и поскакал в табун. Привел оседланного коня, да только Дунжидма стояла на своем. До поздней ночи уговаривал Дуйнхар жену, а потом лежал на спине и думал о том, что мать его не во всем бывает права. Пока не пришел сон, он долго смотрел в просвет дымника на луну…

Наступила зима. В клубе Хангайского объединения было шумно, тепло и весело — начиналось собрание ревсомольцев. Парни и девушки, приходившие с мороза, снимали меховые дэлы, причесывались, устраивались поудобнее, чинно здоровались друг с другом. На девушках были красные и зеленые шерстяные кофты, шелковые безрукавки, на парнях — чистые дэлы. Из-за стола под красным сукном поднялся секретарь ревсомольской ячейки Цогтсайхан.

— Прошу внимания! Все пришли из главной усадьбы? Кто не отметился, подходите к столу с билетами.

— Сегодня из восьмидесяти трех ревсомольцев, которых мы пригласили на собрание, прибыли только семьдесят три. По болезни и беременности отсутствуют пятеро, без уважительной причины — столько же. Приглашения мы отправили за десять дней до семинара, договорились, чтобы доярки постарше приняли временно коров от ревсомолок, уезжающих сюда. Всех, кто живет далеко, привезли на машине председателя объединения. Что будем делать с отсутствующими без уважительной причины?

— Кто они? — крикнули из зала.

— Дамдин и Лхам со второй фермы, Цэвел и Дунжидма с первой и Цэвгэ с третьей.

— А почему Дунжидма перестала на собраниях появляться? Может, она уже не считает себя ревсомолкой? Чего их ждать! — посыпались выкрики в зале.

— Ну что же, — снова заговорил секретарь, — будем считать названных мною ревсомольцев отсутствующими по неуважительной причине. Давайте голосовать!

Все подняли руки, а Цогтсайхан продолжал:

— Ревсомольцы! До начала занятий я хочу обсудить с вами один вопрос. Все мы знаем, что особенно трудно обстоит дело с молодыми матерями, у которых на руках малые дети. До последнего времени нелегко было обеспечить их явку на наши мероприятия. Теперь положение стало лучше, но и сегодня кого нет? Женщин! Возьмем, к примеру, Дунжидму. Была активной, передовой ревсомолкой, а теперь? Что с ней стало, какая беда приключилась? Два раза посылали мы ей приглашение — а ее нет!

— Может, привезти ее сюда на машине да обсудить! — предложили из зала.

— Хорошее предложение! — подхватил секретарь. — После окончания семинара проведем собрание на тему «Авангардная роль ревсомольца в жизни». Приготовьтесь к выступлениям, а о Дунжидме мы не забудем…

Председательский «газик», выплыв из заснеженной степи, подкатил к теплой благоустроенной зимовке. На шум мотора из ближайшей юрты выглянула высокая старуха, отовсюду набежали ребятишки. Шофер, человек в этих краях бывалый, поздоровался с Хорол и сразу спросил чашечку горячего чая — знал, что в этой юрте чай особенно вкусный. Взяв поданную ему пиалу, он сразу перешел к делу.

— Дунжидма, быстро одевайся. В ревсомольской ячейке тебя ждут. Билет не забудь, — сказал он.

«Наверно потому, что три месяца взносы не платила», — подумала она, взглянула на свекровь, но та отвела глаза. Тогда Дунжидма быстро оделась и расположилась на заднем сиденье «газика». Свекровь подбежала к машине.

— Доченька, браслет забыла! Счастливый путь! Давай поцелуемся!

Она смотрела вслед уезжавшей Дунжидме, пока машина не пропала среди снега. «Ну и жизнь пошла — все вкривь да вкось», — подумала она и вернулась в юрту.

«Газик» поспел к сомонному клубу за несколько минут до начала собрания. Дунжидма вошла и села. Цогтсайхан увидел ее, поднялся и заговорил:

— Сегодня перед нами важный вопрос — судьба человека, шагающего в одной колонне с нами, члена Революционного Союза Молодежи, передовой доярки Дунжидмы. Все мы хорошо ее знаем, и наш долг сказать ей, что она легкомысленно относится к коричневому билету с четырьмя орденами МРСМ. Она потеряла право носить его у сердца, как потеряла право носить на груди сияющий, как солнце, ревсомольский значок. Таково мнение бюро нашей ячейки.

В зале наступила мертвая тишина, все затаили дыхание.

— Итак… — продолжил