Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни
Мне больно видеть стыд на его лице.
– Ты не виноват, Дула-джи. Тебе было всего десять, и ты делал то, что велели британцы. Это твоим придворным, жалким предателям, следовало настоять, чтобы с тобой обошлись по справедливости. Но они были слишком заняты тем, что защищали свои поместья и свое положение в дурбаре.
– Нет, Биджи, – качает головой сын. – Я еще раз отдал ей Кохинур сам.
Потом он рассказывает мне, как это вышло.
* * *
Дело было в 1854 году. Далипу исполнилось шестнадцать, и он только прибыл в Англию, в страну, где не знал никого, кроме Лоджинов. Ему было очень одиноко на этой холодной земле, далекой от всего, что ему знакомо и привычно. Но королева окружила его вниманием: приглашала на ужины и празднества к себе в Осборн-хаус и замок Виндзор, познакомила с семьей и поощряла общение со своими детьми. Они играли все вместе – в конце концов, Далип был немногим старше принцев – и подружились. С ними он чувствовал себя словно дома.
Кроме того, королева заказала его изображение в полный рост у знаменитого художника Винтерхальтера, который путешествовал по всему миру и писал портреты королевских особ. Винтерхальтер только что закончил чудесный портрет принца-консорта, так что это была особенная честь.
Примерно тогда леди Лоджин передала Далипу сообщение от королевы: Виктория интересовалась, не хочет ли он еще раз увидеть Кохинур.
– Зачем? – сердито спрашиваю я. – Зачем ей дразнить тебя потерей Кохинура?
Далип вздыхает.
– Королева не такая, Биджи. – Но его слова звучат куда менее уверенно, чем раньше. – Так или иначе, я позировал для портрета в полный рост – стоял в королевском облачении, с мечом и в тюрбане. На шее у меня висел на цепочке миниатюрный портрет королевы на слоновой кости, оправленный в бриллианты. Я бы хотел его тебе как-нибудь…
– И что было дальше? – перебиваю я.
Не терпится узнать конец истории: меня мучает любопытство, а еще в глубине души разгорается гнев. Кроме того, я не хочу видеть миниатюру с изображением Виктории. Будь моя воля, выбросила бы подвеску вместе с кухонными отбросами.
– Она вошла в зал и вложила Кохинур мне в руку.
– Она вернула тебе бриллиант? – изумленно переспрашиваю я.
– Нет, – говорит Далип, – хотя на мгновение я был сбит с толку и взволнован. Она сказала, что принесла камень, поскольку я упомянул в разговоре с леди Лоджин, что хотел бы еще раз его увидеть.
Я выпрямляюсь.
– И что ты сделал?
– Вручил его снова ей. И сказал… нет, тебе не понравятся мои слова. Сейчас они и мне самому кажутся глупостью слабого мальчишки, ошеломленного блеском английского двора.
Я касаюсь его руки:
– Скажи мне, Дула-джи. Я пойму. И помни: неважно, что ты сделаешь или сделал, я всегда на твоей стороне.
– Понимаешь, Биджи, на мгновение мне стало очень грустно. Королева обрезала бриллиант – сделала его меньше, чтобы он лучше сверкал, как она объяснила. Но при этом испортила его. Я держал Кохинур на ладони и вспоминал Лахор и мое королевство, вспоминал, как ехал с тобой на слоне, а горожане громко приветствовали нас, и я думал, что мой отец Саркар наверняка слышит это с небес. А теперь ничего не осталось. И я сделал единственное, что позволяло мне сохранить достоинство. Я вернул камень королеве и сказал, что, как ее верный подданный, счастлив вручить суверену мое величайшее сокровище.
Я закрываю глаза. Ах, сын мой! Ты дал им еще одну причину говорить, что Кохинур по праву принадлежит Виктории.
Далип опускает голову, вид у него несчастный. Я забываю о своем огорчении и обнимаю сына, словно он до сих пор девятилетний мальчик, которого мне пришлось оставить в Лахоре.
– Неважно. Кохинур всегда приносил беды, так пусть теперь вредит Британии. А ты сосредоточься на том, чтобы правительство выплатило тебе все положенное и здесь, и в Индостане.
Он крепко и уверенно обнимает меня в ответ и решительно заявляет:
– Сегодня же напишу лорду Лоджину и попрошу при следующей встрече принести мне Синюю книгу по Пенджабу. И упомяну договор, по которому мне причиталось сорок тысяч фунтов. И Кохинур тоже упомяну: посмотрим, что из этого выйдет. По крайней мере, британцы поймут, что я теперь знаю о своих правах – благодаря тебе, Биджи.
Я впервые с приезда в Англию чувствую себя счастливой – и по-настоящему полезной.
* * *
Альберт, принц-консорт, внезапно умер от брюшного тифа. Мне хочется думать, что это из-за Кохинура. Далипа позвали участвовать в похоронах, он шел за гробом вместе с членами семьи, и, по его словам, королева вне себя от горя. Я очень стараюсь испытывать сочувствие, но получается так себе.
«Вот и радуйся теперь своему Кохинуру, Виктория!» – думаю я.
После смерти Альберта мой сын впадает в задумчивость. Он говорит, что хочет взять причитающиеся ему от Министерства по делам Индии выплаты и вернуться со мной в Индостан. Говорит, что там мы сможем поселиться в городке у реки, посвятив жизнь помощи бедным.
– Ведь правда это было бы чудесно, Биджи?
Сердце мое поет, когда я пытаюсь себе представить такую жизнь. Я всей душой согласна, но у меня больше реализма, чем у сына. Британцы так легко нас не выпустят.
– Я открою христианскую школу, где бедным детям будут давать образование и спасать их души, – добавляет Далип.
Я вздыхаю. Его любовь к христианству для нас больная тема, хотя мы об этом не говорим, потому что оба не готовы спорить всерьез. Далип знает, что мне больно, когда он по воскресеньям принаряжается и идет в церковь. Но службы для него важны, даже здесь, в Малгрейве, где есть только маленькая часовня. Наверное, и его мучит мое «язычество», которое, согласно христианской доктрине, обрекает меня на целую вечность в аду. Сын не запрещает мне и слугам праздновать наши священные праздники, но старается на это время куда-нибудь уйти. Я знаю, он с радостью обсудил бы со мной Библию, поделился бы «истинами» оттуда, но это единственный вопрос, в котором я проявляю суровость и несгибаемость. Я каждый день читаю вслух «Гуру Грантх» – с возрастом вернулась к детским привычкам, – а Маахи часто поет шабады своим чудесным голосом. Далип наверняка нас слышит, даже если запирается в кабинете с выпивкой. Вспоминает ли он детство, когда знал некоторые из этих песнопений наизусть?
Вахе Гуру, помоги мне вернуть сына на путь его предков!
* * *
Смерть – потрясение для всех, но жизнь в Англии, как и в Индостане, имеет обыкновение рано или поздно
