Руны земли - Георг Киппер
Тут вывели руотсы лошадь, и водили ее вокруг корабля, и убили ее под высокоподнятым носом корабля; вывели быка и убили его за кормой корабля; вынесли птиц, и убили их, и положили на корабле. Подготовили все к далекому путешествию и пиршеству.
Вышли пленные норвежцы, получили оружие и начали биться между собой. И она узнала тех, что приезжали за ней на Полисть-реку, и обрадовалась, что на ее свадьбе столько старых знакомых. Они бились яростно и легко, гордясь своими врагами и не стыдясь проигрыша, хоть и знали, что в Валхалл попадут лучшие. И последний, стоя на колене, истекая обильно кровью, дождался, когда подойдет хёвдинг гётов, скрестил с ним меч, поблагодарил за безжалостность и с улыбкой принял удар от плеча до сердца.
Погибших гостей расположили также на корабле, а других руотсов, погибших в том бою девять дней назад, усадили в соседних лодках, установленных на дровах.
А теперь вышли невесты, накрыв головы свадебными платками, позванивая украшениями, и она среди них шла гордо. Каждая спела короткую песню над братиной, отпила крепкого, праздничного олу и передала подруге. Каждая возлегла с другом жениха своего.
И она обвивала руками спину друга своего жениха и сжимала его коленями, зная, что он смотрел в глаза ее Эйнара, слышал его голос и его смех. И было это куда слаще, чем той ночью после резни. Ей было жалко своих старших сестер, ведь у них не будет такого, никогда не будет такой огромной свадьбы и не будет столько разных гостей и таких знатных гостей, ведь что помнят женщины всю свою жизнь – дни своей свадьбы! А у нее свадьба – всем на зависть.
Теперь друг Эйнара провел по сдвоенным сходням ее на корабль, она улыбалась ему и окружающему простору, и людям, собравшимся вокруг. С улыбкой села она рядом со своим Эйнаром, посмотрела на спокойное лицо жениха, поправила волосы на его лбу, разгладила его рубаху и прижалась к нему поудобнее. Вокруг корабля гребцы пели походные песни и колотили в бубны, трубили в берестяные трубы. Солнце вышло из-за серых туч, и ей стало совсем весело.
Когда к ней подошли мужчины, она придержала свои волосы и помогла захлестнуть веревку вокруг своей шеи. Ее лицо накрыли свадебным платком, и вот, когда старуха, бродившая от невесты к невесте, приблизилась, мужчины, прижав ей руки, стянули веревку на ее шее, а сквозь платок мелькнула тень старухи, которая быстро сунула ей в сердце нож. Ой, и еще, и еще раз…
Улетая в бездну, она теснее прижалась к Эйнару, к его надежному плечу. Какая она счастливая. Как хорошо все сложилось…
* * *
Огонь недолго разгорался. В горячем воздухе платки невест поднялись крыльями, пытаясь улететь в небо, и вот уже огромной стеной пламя с воем охватило весь корабль. Рядом так же заполыхали лодки норвежцев. Столбы дыма поднялись, сливаясь друг с другом, в серое небо над Ильмери, Хольмгардом и всей землей.
Под треск пылающих бортов, когда твое лицо до самых костей пропекается жаром погребального костра, с которого уходят в Валхалл твои друзья, понимаешь вдруг, что пробудился от смертного оцепенения. Пиры и занятия под присмотром Хаварда могли бы продолжаться еще не одну неделю, но та оглушенность, в которой пребывал Инги после боя, рассеялась только теперь. Эйнар погиб, боль и ужас всплыли из глубины Инги, разрывая и сотрясая все его связки и мышцы. Гул пламени скрыл его плач, он прикрыл глаза рукой, как ребенок. Он плакал от обиды, что не услышит более голоса друга, его песен и его смеха. Плакал оттого, что не сможет объяснить его сестре Салми, как так получилось, что он не сберег Эйнара. Инги плакал оттого, что его юность кончилась, и от тоски по их совместным с Эйнаром воспоминаниям, и от страха, что память об их юности теперь только в нем и ему не с кем теперь переглянуться, увидев красивый закат или услышав хорошо сложенные слова древней песни.
Взглянув на огонь, Инги вспомнил, как радовался Эйнар словам старой песни:
– Взлетает бурун выше штевня, добыча костра погребального волну рассекает шипящую, упругий ветер ведет нас в сторону самой смерти… Но кто спросит об этом? Кто вспомнит?
Эйнар не вспоминал старых песен, а сочинял новые, но кто теперь их вспомнит! И не сложит Эйнар песнь о путешествии вадландцев в Алдейгьюборг, а мальчишки, Офейг и Вигфус, не научат теперь Инги разным играм в тавлеи, и не научится он у Аки борьбе ногами. Инги всхлипывал о потерянных возможностях и твердил себе, что все они будут рядом, среди живых, пока он жив! Эти парни будут живы в его словах! Он оставил каннеле Эйнара себе, не стал отправлять его с другом в огонь. Делили они многострунное каннеле дома, теперь оно продолжит петь песни только с ним.
Закончились женские причитания, догорел погребальный костер, лишь дымились головни от штевня и ребер корабля. Наконец прибрались на нем молчаливые люди, собрав кости в глиняные горшки, заскрипели повозки с песком для курганов. Пошли воины, обходя кострище с песней о далеком пути, насыпая первый слой земли. Пошли степенно гости с округи, засуетились, подсыпая песок, нищие в ожидании угощения.
Хотнег мягко похлопал по спине Инги, и тот немного успокоился. Вот раскрасневшиеся от жара погребального костра лица его друзей; чуть в стороне, за Эрлингом и Кнутом-свеем, стоят Оттар и принесенный им на закорках Альвстейн. Оттар не смотрел в сторону Инги, но Альвстейн кивнул ему и слабо улыбнулся. Инги улыбнулся в ответ. Вспомнил сильного и веселого Альви там, у плотины, которую они строили с Эйнаром. Как давно это было… Лицо Инги опять исказил плач.
Вечером Инги напился так, что ничего не запомнил. Люди вокруг были веселы, как на свадьбе. Впрочем, на иной свадьбе плача случалось больше, чем на этих похоронах.
На следующий день поминки продолжились.
Инги в конце концов сбежал от непрерывного ора и шума на реку. На том бревне, где они недавно сидели с Ингигерд, он увидел человека, закутанного в плащ. Инги подошел поближе и узнал Вади. Тот повернул в его сторону хмурое лицо и сказал:
– Я жду Туки, но, верно, он будет нескоро, так что садись.
Инги присел на дальний конец бревна. Река несла свою ледяную поверхность мимо них.
– По какой
