История с продолжением - Патти Каллахан

Я выдавила на палитру каплю лазурной краски и окунула кисть. Рука повела ее через лист, и я пробормотала: «Талит», уводя кисть вверх длинным изгибом. Винни подошла и встала рядом, просто наблюдая, как мне казалось, когда она вдруг окликнула меня:

– Мама!

Я повернулась к дочери. Как надеялась я на то, что с ней мир обойдется иначе, что ей не придется изобретать язык или таиться за зашифрованным словом, чтобы полностью выразить себя.

– Да?

Она ткнула пальцем в верхний лист из списка маминых слов. Это было предложение, которое я перевела в первую нашу ночь пребывания в Лондоне: «Сей дикий мир вмещает в себя больше, чем доступно взору: поверь в воображаемое». Под ним я выстроила в одну прямую линию все придуманные мамой слова из этого предложения.

Винни указывала на них:

– Фиалка.

– Что?

– Тут написано «фиалка». – Дочка провела пальцем по бумаге. – Если взять первую букву в каждом слове в переведенном тобой предложении, то получится «фиалка».

Я глянула:

– Нет, моя сладкая. «Сей дикий мир…»

– Нет! Если взять придуманные бабушкой слова. Смотри.

Да, мамины слова. Стук сердца отдавался в ушах, кровь прилила к щекам, рука саднила.

– Это не совпадение, – пробормотала я. – Это акростих.

– А-кро-стих? – запинаясь, повторила она. – Что это такое?

– Это когда первая буква в списке слов что-то означает. Фиалки – мамины любимые цветы. Она сажала их по всему саду. И приносила в дом, когда они не могли расти на улице.

– Почему фиалки?

– Кто знает? Это дикие цветы с листьями в форме сердечек, и каждый март они зацветают. Она всегда искала их. Говорила, что они съедобные, и даже сунула одну в рот, чтобы доказать. – Воспоминание четко всплыло в памяти. – Она говорит… говорила, что фиалки – это символ вдохновения. Впрочем, ей ничего не стоило это выдумать.

– Именно поэтому Эмджи носит их в венке из цветов, – сказала Винни.

Осознание обрушилось на меня с силой и определенностью ударившего в грудь камня: нет отныне никаких сомнений, по крайней мере для меня. Мама осмыслила свой путь. И оставила намеки в словаре.

– Мне нужно позвонить твоему папуле.

Глава 44

Чарли

Озерный край, Англия

Чарли стоял в коридоре и слышал голосок Винни, доносящийся из-за запертой двери спальни. Ему не хотелось нарушать их уединение, но было очень интересно, как восприняла Клара доставленный им в комнату подарок.

Будь он в силах исполнить любую мечту Клары, то открыл бы ей правду насчет бумаг матери, найденных в отцовской библиотеке. Но нельзя дать то, чего не имеешь.

Он перерыл комнату в мансарде на третьем этаже в поисках мольберта и художественных принадлежностей, оставшихся после временной студии, где мама и ее подруги рисовали, пили чай днем и джин с содовой вечером. Не один год миновал, с тех пор как она в последний раз сюда поднималась, и, когда Чарли спросил у нее, может ли Клара воспользоваться этими предметами, охотно согласилась.

Он задумал и второй сюрприз. Ему хотелось перенести к Кларе отцовскую пишущую машинку, чтобы она могла перепечатать слова своей матери. Пока машинка стояла в маленькой комнате, смежной с родительской спальней, на широком сосновом столе у окна с видом на Эстуэйт-Уотер. До предпринятой в 1932 году модернизации дома стол долгое время использовался в качестве центрального на кухне и был покрыт царапинами и выщербинами. Оттуда отец переместил его в альков спальни, где любой другой хозяин расположил бы мягкое кресло или диван с лампой для чтения.

В детстве у Чарли бывали ночи, когда он выскальзывал из постели, усаживался в коридоре и слушал мелодию и ритм пишущей машинки, щелчки и стук ее клавиш, ту песню, которую исполняла она в часы, когда весь дом погружался в сон. Как-то ночью отец вышел из комнаты, чтобы пройти в гостиную и налить глоток виски, и нашел под дверью Чарли – тот уснул под монотонный перестук машинки.

– Сынок! – Отец опустился на колени и потряс Чарли за плечо.

Тот проснулся и впился взглядом в лицо человека, которого хотел узнать больше всего на свете.

– Я… извини.

– Шпионил за мной? – Блеснувшая в свете настенных фонарей широкая улыбка подсказала мальчику, что отец шутит, а не сердится.

– Мне нравится звук пишущей машинки, – признался он.

Каллум отнес сына в комнату с машинкой, усадил его в кресло и укрыл шерстяным одеялом.

– Тогда давай слушать вместе, – сказал он и продолжил печатать.

Другим вечером, много лет спустя, в лондонском пабе, в затянутом сизым табачным дымом, полном народа зале они сидели среди публики в перерыве выступления Чарли. Отец обратился тогда к собравшимся:

– Это мой мальчик. Он начал играть на барабанах, потому что я печатал на машинке.

Чарли закатил глаза:

– Все всегда сводится к тебе, так ведь, папа?

Люди вокруг захохотали, но Чарли отдавал себе отчет в справедливости брошенной как бы невзначай реплики. Все его увлечения рождались отчасти из увлечений его отца.

Все эти годы, пока отец печатал на машинке, Чарли понятия не имел, над чем он работает. На вопрос, можно ли прочесть то, что на страницах, ответ всегда был такой: «Они не для того, чтобы их читали, а чтобы на них писать».

Молодому парню такое суждение казалось странным. Долгие часы создавать нечто, чего никто не увидит. «Какая пустая трата времени», – думалось ему. Теперь Чарли понял, что отцу требовалось выразить себя, не опасаясь при этом, что кто-то станет судить его свысока или лезть с нелепыми идеями.

Какая радость узнать, что все это время отец печатал повести о своей жизни, которыми не мог поделиться вслух. Бронвин, мать Клары, создавала собственный язык, а его отец прятал свой. Оба они хранили нерассказанные истории, искавшие путь вовне.

Подчас его отец и мать Клары словно в унисон высказывали одно и то же разными способами: внутренний ландшафт человека должен оставаться неприкосновенным, пока не придет пора открыть его взглядам со стороны. Иные творения создаются для своего творца и ни для кого кроме. Творчество есть путь открытия, поиск дороги к самому себе.

Мать Клары отдала одну свою книгу миру, чтобы все могли анализировать ее и разбирать на части, просеивать сквозь сито своих представлений и формировать ожидания от автора. Мир использовал ее работу как оружие против нее, отобразив создательницу в своей проекции и отбросив на нее тень. Неудивительно, что она прятала свои слова в ранце.

Мысли и вопросы прыгали у него в голове, подобно