Тиран Рима - Саймон Скэрроу

Картина была идиллическая, почти пасторальная – не чета гулу, вони и суете Рима. Всадник на мгновение остановился, чтобы насладиться видом. У самого недавно появилась вилла в Байях – модном приморском курорте, где сенаторы и богачи предавались удовольствиям без особых ограничений. Там почти ежедневно устраивались пиры, состязания в изысканности и разврате – у кого вино тоньше, у кого певчие громче. И всё же сейчас он невольно позавидовал Катону, выбравшему тишину и уединение здешних холмов.

Правда, уединение это вот-вот должно было закончиться, отметил всадник с лёгким уколом вины. Что ж, служба есть служба. Рим не может позволить себе держать офицера такого ранга как Катон взаперти в провинциальной глуши. Его способности снова понадобились – хочешь не хочешь… К тому же Катон нарушил порядок, не доложив о своём возвращении во дворец. Чем дольше он тянет, тем больше рискует нажить неприятности.

***

- Уверен, что хочешь сделать именно этот ход? - спросил Катон, внимательно глядя на сына, сидевшего напротив за столом.

Луций нахмурился, убрал фигуру назад и задумчиво потянул себя за тёмную прядь на лбу, вглядываясь в расписную доску.

Они находились в библиотеке, среди свитков и книг, собранных когда-то покойным Семпронием. У окна на ложе полулежала Клавдия, вторая жена Катона, читая сборник стихов. Между Катоном и сыном стояла деревянная доска с фигурками для игры в «Разбойников» - подарок Макрона, привезённый им во время последнего приезда из Рима.

Фигурки были вырезаны из слоновой кости: один набор оставлен белым, другой – окрашен в состаренный тёплый коричневый цвет. Несмотря на их ценность – и постоянные отцовские напоминания не превращать их в игрушки, - Луций часто устраивал с ними «сражения» в саду за домом, где разбойники штурмовали крепости из камней и песка, а отряд героев стойко отбивался, как положено по всем воинским правилам, которым его учил отец.

Взгляд Катона зацепился за обломанный наконечник копья у одной из фигурок. Хотелось сделать замечание, но он сдержался: не стоило разрушать сосредоточенность и тот редкий миг близости с сыном, которым он сейчас наслаждался. Хотя Луцию уже исполнилось десять, сам Катон провёл рядом с ним лишь малую часть этих лет и был полон решимости наверстать, насколько позволит судьба. Если служба в армии чему и научила, так это хватать те маленькие радости, что дарит день: никто не даст гарантии, что доживёшь до завтра.

Луций потянулся к другой фигурке и переставил её так, чтобы прижать одну из фигур Катона, и, прежде чем отнять руку, вопросительно взглянул на отца. Катон изо всех сил старался сохранить невозмутимое лицо, хотя видел, что этот ход оставляет сына под ударом: партия проигрывается не больше чем в три хода. И тут встал вечный родительский вопрос о воспитании мастерства: позволить сыну выиграть, чтобы окрепла уверенность? Или преподнести жёсткий урок поражения, рассчитывая, что ума хватит сделать вывод: тренируйся, а не опускай руки? Опыт подсказывал Катону – компетентность и дисциплина воспитывают дозированным «кнутом и пряником». Перебор с пряником рождает самоуверенность, а то и заносчивость; перебор с кнутом – обиду и беспомощность.

Он откинулся на спинку, провёл ладонью по подбородку и прочистил горло:

- Кхм-кхм…

- Скажи уж прямо, что ход – так себе, - отозвалась с ложа Клавдия. Усмехнувшись, она закатила глаза. - Серьёзно, он разве не слышит твоё «кхм-кхм» насквозь? Ты же знаешь, что думает твой отец, правда, Луций? А раз знаешь – знаешь и как его обыграть. Давай. Покажи.

Катон повернулся к ней, готовый выразить неодобрение за вмешательство. Но озорной огонёк в её взгляде мгновенно обезоружил его, и он сам не заметил, как улыбнулся.

- Ты права, дорогая. Пусть парень сам набьёт шишки.

- Какие ещё шишки? - вспыхнул Луций, глаза блеснули. Он снова уставился на доску. - Скажи.

Клавдия приподняла голову, окинула взглядом фигурки и кивнула:

- Ага, понимаю, к чему ты, Катон. Ну что, Луций, подумай об этом как следует.

Держа пальцы на фигурке, которую выбрал минуту назад, мальчик внимательно рассматривал доску. Катон заметил, как у него дёрнулись пальцы другой руки – значит, мысленно он уже просчитывал все варианты ходов и ответные манёвры отца. Потом в глазах Луция мелькнуло озарение: он переставил фигурку в свободный угол поля, откуда мог держать под контролем сразу две линии атаки. Откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и довольно улыбнулся, ожидая ответного хода.

Катон изобразил раздражение:

- Благодарю тебя, Клавдия. Только я было загнал его в угол – и вот, пожалуйста, теперь сам там сижу…

Они обменялись понимающим взглядом, и Клавдия, улыбнувшись, вернулась к своей книге. Катон ещё мгновение наблюдал за ней. Они наконец поженились вскоре после того, как обосновались на этой вилле. Церемония была тихой, почти семейной – только Макрон с Петронеллой были свидетелями и гостями. Иначе и быть не могло, учитывая прошлое Клавдии Актэ.

Когда-то она была фавориткой самого Нерона – пока его мать не заставила сына избавиться от неё. Тогда Клавдию сослали на Сардинию, и именно там она познакомилась с Катоном, командовавшим её конвоем. На острове в то время свирепствовала чума, и они инсценировали её смерть, чтобы она могла сбежать из этой золотой клетки и начать новую жизнь рядом с ним.

С тех пор Клавдия перекрасила свои светлые волосы, изменила внешность и держалась подальше от тех, кто мог бы её узнать. Вот почему они перебрались сюда, в глушь, уступив дом в Риме Макрону и Петронелле. Супруги надеялись, что со временем Нерон либо забудет о ней, либо, что было лучше всего – умрёт или потеряет трон. И тогда они наконец смогут жить открыто, не опасаясь последствий её прошлого.

Катон услышал шаги и поднял голову. К нему приближался управляющий. Требоний служил его ординарцем ещё во времена кампании в Британии и согласился перейти к нему на постоянную службу, когда тот оставил армию. Они давно привыкли к характерам друг друга, и Катон предпочитал придерживаться привычного порядка.

Требонию было лет на десять больше хозяина, сухощавый, с вечно усталым видом и характерной манерой выражать недовольство вздохами, приподнятыми бровями или ворчливым бормотанием под нос. Но при этом он был надёжен, верен и предан – качества, которые ценятся в любом солдате, особенно в ординарце.

- Простите, господин, - сказал он, слегка поклонившись, - но, похоже, к вам прибыл посетитель. Мальчик со двора говорит,